На условиях любви

Бруни очень хотелось, чтобы у нее хватило смелости рассказать всем гостям правду. Но что тогда подумает тетушка Руби, утирающая слезы умиления? Или дядя Артур, который улыбался, глядя па жениха и невесту, как Чеширский кот, который только что съел сметану, канарейку и двух мышей в придачу? Не говоря уже о Паулине, которая в ожидании счастливого конца сморкалась в свой маленький платочек, словно какая-нибудь романтическая героиня.

Но счастливого конца не будет. Бруни знала это.

– Можете поцеловать невесту, – сообщил наконец священник.

Кейн поднял фату с лица Бруни, и губы их слились в поцелуе.

Поцелуй этот был прекрасен, и на какое-то время Бруни забыла о том, что она должна бы ненавидеть Кейна всем сердцем. Забыла о гостях. Забыла обо всем на свете...

Кейн был таким красивым! Таким мужественным, таким необыкновенно сексуальным, что Бруни не могла противостоять ему. Она отдалась сладости мгновенья. Голова ее шла кругом. Он целовал ее так нежно и одновременно страстно, что девушка почти перестала дышать.

Гости аплодировали, когда они шли вдоль скамеек, чтобы занять свои места во главе большого стола, накрытого в саду. Бруни раздавала улыбки направо и налево, но ни одна из них не была искренней. Да и как такое могло быть? Она ведь вышла замуж за человека, которого ненавидела с детства. Кейн Капрулас навсегда будет для нее всего лишь сыном горничной.

Бруни встретилась глазами с отцом, но тот лишь презрительно отвернулся, как будто ему невыносимо было видеть, как его дочь идет рука об руку с заклятым врагом его погибшего сына.

Мать тоже плакала, но улыбка на ее лице давала Бруни понять, что это слезы радости. И от этого на душе девушки стало легче.

– Улыбнитесь, миссис Капрулас, – раздался голос из толпы, и вспышка фотоаппарата ослепила девушку.

Кажется, это будет долгий день, пронеслось у нее в голове...

Первые раскаты грома раздались в пять часов вечера, как раз когда уехали последние гости. Бруни стояла рядом с Кейном, стараясь не паниковать при мысли, что скоро им придется остаться наедине.

Все уже было спланировано.

Родители отправятся в круиз завтра же утром, оставшись на ночь в квартире Бруни в Сиднее, где они будут жить по возвращении из путешествия.

Вилла в Мерсифилдс уже принадлежит Кейну Капруласу, который теперь еще и муж Бруни.

Бруни и Кейн стояли на веранде, когда начался дождь. Кейн обнял жену сзади, наблюдая, какие причудливые формы принимает молния, сверкающая вдали.

– Кажется, нас ожидает настоящая буря, – предположил он.

– Она может пройти мимо.

– Весь день в воздухе сквозило что-то такое, – возразил Кейн. – Разве ты не почувствовала?

Бруни оглянулась. Они оказались лицом к лицу друг с другом. Бруни отчего-то посмотрела на его губы. Ей отчаянно захотелось коснуться рукой его шрама.

Совсем близко раздался оглушительный раскат грома. Молния разрезала небо. Но Бруни даже не моргнула. Она как завороженная смотрела на губы Кейна, размышляя, когда же он...

– Тебе нравится гроза?

– Да, – прошептала она разочарованно. – А тебе?

Кейн отошел и оперся на парапет, закрыв глаза и вдыхая свежий воздух, как будто вспоминал о чем-то.

Бруни воспользовалась моментом, чтобы рассмотреть его черты: римский нос, точеный подбородок, высокие скулы и губы... губы, обещающие неземное наслаждение.

Интересно, о чем он думает?

Между тем Кейн открыл глаза и повернулся в сторону Бруни.

– Я собираюсь выпить чего-нибудь, чтобы отпраздновать.

– Ты же поймешь, если я не смогу составить тебе компанию? – сказала Бруни с нескрываемой иронией.

– Ты что, не хочешь выпить за наше будущее?

– Я, пожалуй, воздержусь, если ты не возражаешь.

– Отлично, – сказал Кейн, подходя к дверям, ведущим в дом. – Увидимся позже. У меня еще есть кое-какие дела.

Бруни проводила его глазами и спустилась с веранды. На этот раз гром раздался так близко, что, кажется, даже старая вилла затряслась от страха.

Поддавшись неведомому импульсу, Бруни сняла туфли, подобрала подол платья и, подставив лицо теплым каплям дождя, пошла на лужайку среди розовых кустов. Там она сделала тройной пируэт, как когда-то в детстве. Гремел гром, то тут, то там сверкали молнии, дождь превратился в ливень, но Бруни все танцевала и танцевала.

Она была единственной актрисой на арене природы. Ее танец рассказывал о печали и потере, боли и отчаянии.

Бруни танцевала для брата. Она скучала по нему до сих пор, думая о том, как внезапно оборвалась его жизнь из-за нелепой случайности, которой вообще не должно было быть.

Она танцевала, оплакивая свою свободу, потерянную так внезапно.

Танцевала для Софии, матери Кейна, которая не увидела, каких успехов достиг ее сын.

Бруни так бы и танцевала, но внезапно гроза утихла, последний раскат грома прозвучал как аплодисменты.

Девушка взяла в одну руку туфли, другой подобрала грязный подол платья и направилась в сторону дома. Она поднялась по ступеням и увидела в дверях Кейна.

– В тебя могла ударить молния.