На веки вечные

Прибежал корреспондент корпусной газеты "Сталинец" капитан Куприянов. Ему хотелось запечатлеть на фотоснимке момент допроса вражеского летчика.

Андрей Григорьевич Кравченко почти свободно владел немецким языком. Он до войны возглавлял тактический цикл в Казанской танковой школе и одновременно изучал немецкий.

Генерал допрашивал фашистского разведчика прямо во дворе. Пленный вел себя независимо, на вопросы отвечать отказался. В это время стороной пролетели несколько "мессершмиттов". Летчик проводил их взглядом, зло улыбнулся и с апломбом произнес:

— Не пощадит вас наше доблестное оружие. Так что зря стараетесь с допросом.

От негодования на лбу генерала выступил пот. Но он сдержался.

— Николай Иванович,— спокойно обратился он к начальнику политотдела корпуса полковнику Плотникову,— что будем делать? Этот хам наверняка знает многое. И молчит не потому, что слишком уж предан своему фюреру, а просто спеси много, считает ниже своего достоинства раскрывать для нас свои секреты.

— Да, уж чего-чего, а спеси у него хоть отбавляй,— согласился Плотников. Он смотрел на сбитого "аса" со смешанным выражением брезгливости и оскорбленного самолюбия.

Неожиданно полковник сделал шаг в сторону немца с намерением что-то высказать ему, но получилось это у него, видимо, несколько резковато. Во всяком случае, энергичное движение русского полковника гитлеровец расценил по-своему. Он мгновенно отпрянул назад, будто увертываясь от удара и, не видя, что у него за спиной, грузно опустился в деревянную кадушку, в которую хозяйка дома сливала помои.

Сама хозяйка стояла неподалеку. Увидев застрявшего в кадке немца, она вихрем подскочила к нему со словами: "Окаянный, последнюю посудину раздавил!" — по-мужски замахнулась на него лопатой. Бойцы едва отняли у женщины ее грозное оружие...

— Что с ним? — удивился Кравченко, кивнув на гитлеровца, который, с трудом вытащив себя из кадки, как- то сразу сник, начисто утратил недавнюю свою павлинью осанку.

— Все очень просто, Андрей Григорьевич,— заметил Плотников. — О практике обращения с пленными фашист судит по-фашистски. Я хотел подойти к нему поближе, а он решил, что сейчас по зубам схлопочет.

Пленного увели в избу, и он там выложил все, что знал о готовящемся на Курском выступе наступлении гитлеровских войск. Трудно сказать, что так внезапно развязало язык хозяину сбитого "стукача". Впрочем, не исключено, что и конфузливое происшествие с помойной кадушкой, которое успел зафиксировать своим фотоаппаратом удачливый сотрудник корпусной газеты Куприянов...

Поступала техника, прибывал личный состав. Людей тут же распределяли по подразделениям. Командир корпуса приказал всех офицеров, от ротного и выше, для ознакомления направлять к нему.

В один из дней к дежурному по штабу корпуса обратились три танкиста, все капитаны. Тот, проверив предписания, направил их к Кравченко, который размещался рядом, в небольшом крестьянском домике с террасой. Часового около избы не было. В этом отношении генерал был несколько беспечен, охрану своего фронтового жилья считал излишней. Офицеры, обтерев тряпкой запыленные сапоги, поправив гимнастерки и фуражки и оставив на террасе вещмешки, хотели уже постучать, но вдруг услышали звуки баяна. Потом мелодия смолкла и из избы раздался голос:

— Кто там? Входите!

Чуткий генерал, оказывается, услышал шаги.

Офицеры перешагнули порог, представились.

— Вот и хорошо,— сказал Кравченко.— А теперь садитесь, отдохните чуток.— И показал кивком на широкий топчан. Сам он сидел на стуле, около стола, с баяном на коленях.

Когда офицеры чинно расселись, генерал озорно подмигнул им и, тронув клавиатуру, вдруг пропел куплет песни из кинофильма про Александра Пархоменко:

Ты ждешь, Лизавета,
От друга привета.
Ты не спишь до рассвета,
Все грустишь обо мне...

Потом, вздохнув, застегнул мехи баяна и поставил его на комод.

— Ну что ж, показывайте свои "мандаты", — потребовал он.

Капитаны протянули ему предписания. Генерал стал просматривать их, произнося вслух:

— Капитан Ковалев Никита Григорьевич, девятьсот шестого года рождения... Капитан Лагутин Василий Николаевич, с тринадцатого... Капитан Гаврюшенко Иван Петрович, с восемнадцатого.

Командир корпуса положил предписания на стол перед собой, стал интересоваться учебой, которую офицеры только что закончили в Магнитогорске, их семейным положением, чем занимались до службы в армии. Удовлетворив свою любознательность, сказал:

— Только по секрету... Предстоит большое сражение, так что скоро получите богатейшую возможность закрепить теорию практикой.— Генерал кратко проинформировал офицеров об обстановке под Курском и Белгородом.— А сейчас решим так: Ковалев и Лагутин принимают под свое начало батальоны. А вы, товарищ Гаврюшенко, как самый молодой из вашей троицы, назначаетесь пока начальником штаба. Годится?