На веки вечные

Она всхлипнула и отодвинулась от моего плеча, хотя наши тела все еще крепко прижимались друг к другу, бедро к бедру. Я обнял ее за плечи, и она, похоже, не возражала.

— Теперь мы просто сами по себе. Иден и я... мы близняшки, я тебе не говорила? Мы даже по-настоящему не говорим о ней, о том, что скучаем, ничего такого. А мы близняшки, у нас почти что один мозг на двоих. Строго говоря, как будто мы иногда можем читать мысли друг друга.

— Ничего такого раньше в моей семье не случалось. Я не знаю, как бы мы с этим справились, если бы это произошло. Я знаю, что папа не стал бы об этом говорить. Мама — может быть. Думаю, я, как отец, и мне сложно разговаривать о всяких вещах. Мне уже трудно. Я уверен, ты поняла. Я никогда не знаю, что сказать.

Мы немного помолчали. Но Эвер было нужно с кем-то поговорить. И я подумал о той неделе, когда мы вдвоем сидели на озере, рисовали — мы оба знали, как общаться с помощью наших карандашей и кистей. Мне в голову пришла мысль, и я сказал, не думая:

— Что, если бы мы были друзьями по переписке?

Господи, это звучало глупо.

— Друзья по переписке?

По крайней мере, она не стала сразу смеяться надо мной.

— Я знаю, что это кажется идиотизмом или что-то вроде того. Но по телефону поговорить будет сложно. И мы живем не так уж близко друг к другу, и я подумал, что, если мы будем писать друг другу письма, мы можем говорить о том, о чем хотим и когда хотим.

Эвер молчала и ничего не говорила, и я начал ужасно стесняться.

— Думаю, это глупо.

— Нет... мне это нравится. Я думаю, это отличная мысль. — Она склонила голову на мой бицепс.

Мы так и сидели в тишине летней мичиганской ночи, прижавшись друг к другу, но не обнимаясь, не разговаривая, затерявшись в своих мыслях.

Я услышал позади голоса и, обернувшись, увидел, как два луча от фонарика двигаются к нам.

— Нас обнаружили, — сказал я.

Как раз до того, как сотрудники лагеря нашли нас, Эвер сжала мою руку:

— Обещаешь, что напишешь?

— Обещаю, — я неловко сжал ее руку в ответ. — Спокойной ночи, Эвер.

— Спокойной ночи, Кейден, — она немного поколебалась, потом повернулась и крепко обняла меня, прижавшись всем телом.

Это стоило тех неприятностей, которые я нажил. 

Глава 5

Несмываемые надписи чернилами

Дорогая Эвер,

Это письмо писать нелегко. Я даже не знаю, что сказать, но чувствую, что могу написать тебе об этом, потому что мы друзья, а эти письма почти как дневник. Я знаю, что ты их читаешь, а я читаю твои.

У мамы рак. Я узнал только сегодня. Рак груди. Думаю, она знала около двух месяцев, и они так и не сказали мне. Перед тем, как сказать мне, они хотели подождать, посмотреть, поможет ли химиотерапия, что-то в этом роде. Не знаю, но, похоже, она не помогает, и они не думают, что что-нибудь поможет.

Папа сказал мне. Наверное, он говорил те же самые слова, что говорили ему врачи, умные слова, медицинские термины. Но если откинуть всю эту ерунду, можно понять то, что мама умрет.

Черт. Видеть эти слова на бумаге — совсем не то, что думать об этом.

Что мне делать?

Папа боится, и мама боится. Я боюсь. Но мы не говорим об этом. Они говорят о том, что нужно держаться, мыслить позитивно, сражаться до конца — обо всей этой поднимающей дух чепухе. Они не верят в это. И я не верю. Никто не верит.

А как можно верить, когда с каждым днем она все худеет, как будто у нее через кожу проступают кости? Я что, должен говорить ей, что все в порядке, когда это не так?

Черт. Я, наверное, не очень хороший друг по переписке. Не надо мне рассказывать тебе обо всем этом. Это так тоскливо.

Я даже, может, больше не буду писать. Можешь даже не отвечать, если не хочешь.

Надеюсь, у тебя все хорошо.