На веки вечные

— Если бы я потерял Бет... ну, не могу честно сказать, что я бы справлялся с этим лучше, чем Эйдан. Пока ты не познаешь такую любовь, Кейден, ты и понять не сможешь… я даже не знаю, как сказать. Я не очень хорошо обращаюсь со словами. Это переворачивает все внутри тебя. Как будто вокруг молодого побега обвивается лоза, и они растут вместе, пока уже нельзя сказать, где дерево, а где лоза. Если ты это потеряешь, это разорвет тебя на части. Разорвет навсегда. От меня бы ничего не осталось, если бы я потерял Бет. Вот что я пытаюсь сказать. Так что не слишком осуждай твоего старого папашу.

— Я пытаюсь, дед. Я это все понимаю, по крайней мере, так, как умею. Но я... я еще мальчик. Я пытаюсь не быть им. Знаю, что нужно взрослеть. Но иногда мне не хочется.

— Тут нет ничего плохого, сынок. Я сам был сосунком, когда вступил в ряды армии и отправился в Корею. Только неделю назад стукнуло восемнадцать. Я должен был ехать, я знал, что должен. Все парни, с которыми я вырос, вели себя как восторженные дурачки, куражились и храбрились, но внутри, там, в глубине, где прячут все тайные чувства, с которыми не знаешь что делать, мы были напуганы. Чертовски напуганы. Большинство из нас никогда не уезжало из Вайоминга. Я не уезжал. И мой лучший друг Хэнк тоже. Мы вместе пошли в армию, в один и тот же день получили повестку о призыве. Вместе прошли базовое обучение, и нас направили в одну часть. Как нам повезло, мы подумали.

Дед поднял ботинок, положил на колено, стряхнул остаток пепла с сигареты и положил окурок в нагрудный карман рубашки.

— Хэнк... черт его возьми. Этот парень был просто чокнутым. Совсем ничего не боялся. Как герой. Проблема в том, что героизм и бесстрашие и есть то, что убивает человека, и именно это и случилось с Хэнком. Вся наша часть попала в засаду у подножия холма. Пулемет, который стоял на огневой позиции, косил нас, как мишени. Если кто-то из нас передвигался хотя бы на миллиметр, его тут же цепляли. Десятки парней попались на это. Черт, это было ужасно. Ну, так вот, Хэнк вбил себе в голову, что может вытащить нас оттуда. Говорит мне: «Прикрой меня», — как будто мы могли хоть что-нибудь сделать. Хотя мы пытались. Бросили пару гранат, немного поплевались свинцом. Этот безумец Хэнк вскакивает и пускается бежать, уворачиваясь от пуль, как ненормальный. Пули свистели рядом с ним, были на волосок от того, чтобы попасть в него. Он подбегает к этой огневой точке, встает в гребаном миллиметре, бросает пару гранат, по одной в каждой руке, хватает ружье и начинает палить. И, черт возьми, он в одиночку уничтожил эту огневую точку.

— Но... одна пуля попала ему в живот. Это не остановило его, пока все подонки там не подохли. А потом он просто упал. Я видел это. Пуля в живот — это премерзкое дело, Кейден. Отвратительный способ умереть. Он умирал несколько дней. Мы были на поле битвы, и от станции неотложной помощи нас отделял путь, длинною в несколько дней. На целые мили не было никого, кроме доктора Кайла. И Кайл ни хрена не мог сделать, чтобы спасти его. Он умер, крича от боли. Несколько гребаных дней у него ушло, чтобы умереть.

— А я? Я плакал, как ребенок, Кейд. Вот в чем смысл истории, которую мне не следовало тебе рассказывать. Я выплакал свои гребаные глаза, когда он, наконец, испустил дух. Я не хотел взрослеть. Мне было девятнадцать, когда я потерял Хэнка. Я, конечно, быстро взрослел, но это? Потерять своего лучшего друга? Иногда жизнь заставляет тебя быстро взрослеть. И ты ничего не можешь поделать с этим, сынок. Тебе нужно просто вытереть слезы, переставлять ноги и делать то, что должен делать.

Я кивнул и стал смотреть на неисчисляемые звезды, и дед стоял рядом со мной, молча курил. Каждый из нас потерялся в своих мыслях. 

Глава 14

Билли Харпер и теплый дождь на похоронах

Эвер

Летом между девятым и десятым классом я встретила того, кто смог отвлечь меня от моих рисунков и фотографий.

Его звали Билли. Я, конечно же, его знала. Он был одним из тех парней из школы, которые не прилагают никаких усилий, чтобы быть крутыми. Ему не надо было стараться, да его и не раздражало то, что он крутой. Он... он просто нравился вам, ничего для этого не делая. Он был из тех, у кого сотни друзей и «поклонников», как их называют в старых книгах.

Я встретила его случайно на школьной парковке. Картину, которую нарисовала, я вставляла в раму в кабинете рисования в школе, потому что там было место и материалы, чтобы сделать это правильно, а еще потому, что картина была размером восемь на шесть футов.[15] Это была абстрактная картина, думаю, моя самая абстрактная, но и самая лучшая. От правого верхнего до левого нижнего угла яркие мазки кружились, переплетались, изгибались арками, закручивались арабесками, вздымались голубыми шпилями арабских мечетей и желтыми минаретами. Было почти похоже на пейзаж с Ближнего Востока, но не совсем.