На веки вечные

— Только что прибыл помощник Мур, — сообщила она с озорной улыбкой; ее каштановые волосы, забранные в тугой Узел, поблескивали под проникавшими сквозь венецианские ставни солнечными лучами. — Снова задержал Альму Крессуэл за кражу из магазина.

— Боже! — Хит провел ладонью по волосам; тупая боль в висках стала режущей. — Дженни, можешь позвонить ее дочери. Скажи, пусть приезжает и забирает мать.

— Будет сделано, шеф. — Дженни показала ему поднятые вверх большие пальцы. — Только хочу вас предупредить: на этот раз старая карга вышла из ювелирного магазина Хольтца, увешанная побрякушками на двенадцать тысяч долларов.

Головная боль росла как на дрожжах.

— Что-о?

— То, что слышали. Зашла вроде бы купить подарок для дочери. Продавец открыл ящик, забыл о ней и занялся с другим покупателем. А миссис Крессуэл нанизала на себя целую витрину.

Хит так резко вскочил, что задел стул — он опрокинулся на спинку и, проехав по полу, врезался в стену.

Дженни Роуз так и подпрыгнула.

— Спокойнее, спокойнее, шериф.

— Ладно, — проворчал он и прошел за ней в дверь. — Ну и выродок этот помощник Мур.

Закрывая кабинет, Дженни прыснула. Хит оглядел общий зал — типичная картина для утра в понедельник: половина сотрудников отдыхала после дежурства в выходные дни, а вторая половина лихорадочно пыталась разобраться с тем, что всегда бывает после воскресенья, — выходящими под залог пьяницами; соседями, пишущими жалобы на соседей после субботних ссор; родителями, разыскивающими сбежавших детей; и, как обычно, подростками, которых подобрали на улицах за прогулы.

— Нет, нет и нет! — твердил старик одному из его помощников. — Говорю вам, он бросал через забор не траву. Туда было подмешано собачье дерьмо!

Хит, не обращая внимания на его бормотание, обогнул стол и прошел в заваленный бумагами угол, где сидел Мур. Взгляд шерифа остановился на тщедушной старушке, которая прилипла к металлическому стулу напротив его молодого помощника. Само воплощение вселенской прабабушки — платье в цветочек с кружавчиками, — Альма Крессуэл подняла глаза и улыбнулась.

Она выглядела состарившимся ангелочком в ореоле реденьких кудряшек. Хит ничего не мог с собой поделать и уставился на старушку в немом изумлении. На седой голове Альмы залихватски сидело нечто, что на первый взгляд напоминало половину перевернутой белой пластиковой галлон-ной бутыли из-под отбеливателя, которую она превратила в шляпку. Спереди из тульи высовывались две увядшие розы, которые, словно цветные усики фантастического насекомого, взмахивали каждый раз, когда Альма кивала головой. Поля шляпы окаймляла широкая, в два дюйма, салатовая кружевная оборка, похожая на пучок увядшего лука.

— Здравствуйте, миссис Крессуэл, — почтительно поприветствовал ее Хит. — Как сегодня себя чувствуете?

— Ах, это вы, мой мальчик. — Ее надтреснутый голос дрожал. — Когда же мы с вами виделись? — Альма замолчала, поморгала слезящимися глазами и смущенно пожевала нижнюю губу, накрашенную вместе со вставными зубами ярко-красной помадой. — Вы сами-то помните?

— Да, мэм, в прошлую среду. — «Это когда Том Мур притащил ее за кражу поздравительных открыток», — припомнил шериф.

— На этот раз все серьезнее, — доложил помощник таким же накрахмаленным тоном, как и его форма. — Двенадцать тысяч долларов в драгоценностях. Крупная кража. — Он указал на горку сияющих бриллиантов, которые, прежде чем присовокупить к делу в качестве вещественного доказательства, эффектно разложил на столе. — Прищучил ее с поличным.

Хит бросил на помощника сердитый взгляд и снова посмотрел на задержанную, у которой явно прогрессировало слабоумие — вероятно, как подозревал шериф, вследствие не установленной вовремя болезни Альцгеймера. Бывшая школьная учительница, Альма верила, что до сих пор преподает, и вместе со всем, что таскала с полок во время ежедневных прогулок по Мейн-стрит, носила в большом черном полиэтиленовом пакете тетрадку с планами уроков. А ее дочь — средних лет, секретарь в администрации школы — каждую пятницу обходила магазины, возвращала украденное, платила за испорченные товары и извинялась перед владельцами.

Шериф считал, что Альма Крессуэл — безобиднейшая старая дама, которую полицейский Мур должен переводить через улицу. Но тот продолжал упорно ее арестовывать.

Цепкие глаза Хита отметили поблескивавшие на запястьях старушки наручники. Ее худые руки были изъедены артритом, пальцы скрючены, а распухшие костяшки втрое толще обычного. Неужели это и есть опасная преступница?

Борясь с желанием заехать Муру по физиономии, он сжал кулаки. Единственным светлым пятном во всей этой истории было то, что Альма не понимала происходящего с ней. В прежние времена самым большим наказанием учительницы, вероятно, был штраф за неправильную парковку машины. И теперь больная старушка даже не представляла, что ее могут арестовать: ведь она просто ходила за покупками, а этот приятный полицейский предложил ее подвезти.

— Сними наручники, — тихо приказал Мастерс.

— Но, шериф, она…

Хит подался вперед, специально для Альмы выдавил улыбку и сквозь зубы процедил:

— Немедленно, Мур!