На веки вечные

Ребров и Ирина стояли у входа в зал заседаний трибунала. В нескольких шагах от них стоял полковник Эндрюс с двумя офицерами охраны. Они о чем-то разговаривали, поглядывая внимательно по сторонам.

Из комнаты свидетелей вышла очень худая темноволосая женщина лет тридцати в сопровождении судебного пристава. Она шла прямо на Реброва, наклонив голову и обхватив себя руками за плечи. Ирина схватила Реброва за руку. Тот кивнул Эндрюсу, и полковник решительно преградил темноволосой женщине путь.

– Полковник американской армии Эндрюс, – официально представился он. – Свидетельница, если у вас есть оружие – сдайте его. Вход в зал с оружием строжайше запрещен.

– У меня нет оружия, – затравленно пробормотала женщина. – И вообще, что вам от меня надо? Я гражданка Франции! Вы не имеете права меня задерживать!

– Мадам, я еще раз прошу сдать оружие. У нас есть основания считать, что оно у вас есть. Вы не пройдете с ним в зал суда. Нам придется подвергнуть вас процедуре обыска.

– Вы не смеете! Слышите, вы не смеете!.. Это фашисты мучили меня в лагере, неужели и здесь вы посмеете!

Женщина вдруг выхватила спрятанный под одеждой пистолет и направила его прямо в грудь Эндрюсу.

– Пропустите меня, я сделаю то, что должна! Я должна сама сделать это! Пропустите или я буду стрелять!

Эндрюс и офицеры замерли от неожиданности. Ребров, оказавшийся чуть позади женщины, неслышно метнулся к ней, перехватил руку с пистолетом, крепко прижал ее к себе, не давая шевельнуться.

Женщина захлебнулась в рыданиях, а Ребров свирепо заорал:

– Врача! Быстрее врача!..

Постскриптум

«Много русских девушек и женщин работают на фабриках “Астра Верке”. Их заставляют работать по 14 и больше часов в день. Зарплаты, они, конечно, никакой не получают. На работу и с работы они ходят под конвоем. Русские настолько переутомлены, что буквально валятся с ног. Им часто попадает от охраны плетьми. Жаловаться на охрану и скверную пищу они не имеют права. Моя соседка на днях приобрела себе работницу. Она внесла в кассу деньги, и ей представили возможность, выбрать по вкусу любую из только что пригнанных сюда женщин из России».

Из письма на Восточный фронт матери немецкого солдата Вильгельма Бока, 221 пехотная дивизия

Глава XII Ждать и верить

Пора, – сказала Ирина. – А то я опоздаю на самолет и не попаду в Париж на Рождество. Оно, конечно, католическое, но все-таки рождественский Париж стоит того, чтобы его увидеть.

– Погоди, так ты верующая? – удивился Ребров. – Ты веришь в бога?

– Разумеется. А что ты так испугался?

– Просто я опять вспомнил этот рассказ Бунина… Он мне теперь не дает покоя. Ты его помнишь?

– Конечно.

– Там героиня в конце уходит в монастырь…

– Да. Чтобы не длить муку…

– Я надеюсь, у тебя нет таких мыслей?

– Нет. Пока нет. Хотя после всего, что я здесь узнала… Жаль, что ты не можешь поехать со мной. Рождество в Париже!.. Господи, хотя бы несколько дней не видеть эти развалины, глаза немцев, в которых только страх и ненависть. Не слышать их показаний, их рассказов, не переводить отчеты о зверствах… Ребров обнял ее.

– Это ты предупредил охрану? – вдруг спросила она. – Про то, что у свидетельницы будет пистолет?

– Да.

– А Павлик Розен сказал, что я не должна была никому об этом говорить.

– Почему?

– Он сказал, что эта женщина после того, что пережила, имеет право делать то, что считает нужным. И ее никто не посмел бы осудить. Он уверен, что ее бы отпустили.

– Понятно. И видимо, ты с ним согласна?

– Не знаю. От всего, что здесь происходит, я будто отупела. Не знаю, как со всем этим жить. А что ты будешь делать здесь?

– Ждать твоего возвращения. Ждать и верить. Сколько бы ни пришлось.

Постскриптум