На Верхней Масловке

Дверь открыл Петя, с сигаретой, закушенной в углу рта, и потому со странным, оскаленным лицом. Нина взглянула на него и от неожиданности даже отпрянула: как в дурном сне, над бровью у Петра Авдеевича она увидела нестертый плевок. Воображение ее взметнулось, как возбужденный язык огня, тут она враз трагедию сочинила — вопль, грохот падающего мольберта, скульптурный молоток, труп старухи на полу… Доигралась старуха!.. То есть не то чтобы она буквально это предположила, а так, вообразила на секунду картинку. Плевок, так к месту сидящий на физиономии Петра Авдеевича, ее не то чтобы испугал, но смутил.

— Нина! — Петя сменил яростное выражение лица на приветливое. — Рад видеть вас. Проходите в мастерскую, там Анна Борисовна с Сашей чаи распивают. Присоединяйтесь… Анна Борисовна! — крикнул он по коридору. — Нина к вам!

И все это с нестертым плевком над бровью.

— Простите уж, не помогаю вам раздеться, — он воздел руки в мыльной пене, — у меня сегодня постирушка…

Объяснилось. Чистоплотный молодой человек, питающий слабость к свежим сорочкам, стирает сам, копошится помаленьку над тазом, бедняга, — руки в мыле, сгусток пены в лицо отлетел…

Нина перевела дух и разделась. Похоже, сегодня здесь покой и благолепие.

Из мастерской доносились препирающиеся голоса.

— Я тебе говорю — это пара пустяков!

— Анна Борисовна, жить хочется. Мне только двадцать четыре.

— Александр, ты ужасающий болван! Это гипс, гипс, а не мрамор!

— Ладно, пусть Петя поможет.

— Петя стирает, значит, он разъярен, как дикая прачка. И не втравляй его в бытовые мелочи.

— Ничего себе мелочи — бюст Добролюбова с антресолей снимать!

— Что ты торгуешься, как носильщик на вокзале!

Нина огляделась, куда бы повесить пальто, и, не найдя вешалки, перекинула его через руку гипсовой Норы, а свою синюю широкополую шляпу закинула той на голову, отчего пресная полуулыбка Норы вмиг стала пошловато-игривой.

Из ванной, на ходу вытирая о фартук руки, выскочил Петя.

— Нина! Чуть не забыл, — он понизил голос, — Анна Борисовна сказала, что вы любезно согласились одолжить нам денег…

«Нам», — отметила Нина, глядя на его суетящиеся мокрые руки…

— Вы нас не просто выручили, вы нас спасли!

— Пустяки, Петр Авдеевич.

— Что это вы меня отчеством пугаете? Петя, просто Петя.

Как-то он странно оживлен. Суетится…

— Так вот, целесообразно дать их мне, — Петя усмехнулся. — Анна Борисовна в пылу разговора обязательно запропастит деньги где-нибудь в самом неподходящем месте. А вечером сегодня платить.

Нина молча достала из сумки пять легких, словно отутюженных десяток и протянула Пете. Он взял влажными руками и, неожиданно склонившись, припал губами к ее руке.

— Спасительница, — проговорил он тоном проигравшегося офицера, которому удалось вымолить денег у богатой тетушки.

Странно, подумала Нина, он так заботится о ботинках старухи? Нет, очень подозрительный тип.

Она заглянула в мастерскую и невольно охнула. На последней ступени стремянки стоял Саша — грузный, с остервенелым багровым лицом — и, постанывая от усилий, двигал на себя гипсовый бюст Добролюбова.

— Что вы делаете?! — крикнула Нина, подавшись к нему. — Вы убьетесь!

— Отой-ди-те! — простонал Саша, обхватив бюст и нашаривая ногою следующую вниз ступеньку.

— Да, голубчик, не мельтешитесь под ногами, — добродушно заметила старуха, помешивая в стакане ложкой. — Александр сколочен неплохо, ему полезны физические упражнения.

Наконец, ступень за ступенью, Саша сполз по стремянке. Это выглядело отработанным цирковым номером. Свалив в угол бюст Добролюбова, он упал на стул и, закинув голову, минуты три шумно отдувался.

— Ноги дрожат, — пробормотал он слабым голосом.

— Молодец, — старуха с удовлетворением посматривала на освободившиеся антресоли. — А теперь неплохо бы закинуть туда вон ту обнаженную.

— Нет уж, спасибо! — возмутился Саша.

— Да она вдвое легче, ей-богу!

— Пусть Петя ставит!

— Что ты заладил: «Петя, Петя!» Петр Авдеевич отважен, как корабельная крыса… А ты моя надежа и опора, хоть и болван порядочный.

— Знаете что!

«А ведь можно было и не заходить сюда, — подумала Нина, слушая их перебранку, — отдала деньги, и ладно…»

Она уже собиралась встать и уйти, но неожиданно это сделал Саша. Нина даже прослушала, какая именно реплика старухи вывела его из себя окончательно.

Массивный, с вспотевшим взволнованным лицом, Саша вскочил и, топая, бросился мимо Нины к дверям, на ходу бормоча что-то отрывистое, вроде «невыносимо… кто угодно… всякому терпению…».

В коридоре он рванул с гвоздя пальто, так что затрещало, и захлопали двери — сначала коридорная, потом входная, потом все затихло, и тогда стало слышно, как в ванной льется вода и насвистывает Петя.

Нина молчала.

Анна Борисовна потянулась к чайнику и, наливая себе чай, сказала с явным удовольствием:

— Сашка — нежнейшая душа. Не смотрите, что рожа совершенно кирпичная.

Нина, которой Сашино лицо вовсе не показалось кирпичной рожей, сухо заметила:

— Мне кажется, он оскорблен и не придет больше.