На вершинах знания

— От всего того, что составляло твою действительную сущность, осталось только повиновение моей воле, да сияющий твои лимб, Лемурия. Я верну тебе все твое и возьму свое… Разве это не справедливо? И ты уйдешь туда, откуда пришла, и здесь на земле не останется от тебя даже и кучки пепла. Ты хочешь что-то сказать? Говори, я слушаю.

Лемурия тяжело вздохнула:

— Я покорна вашей воле, господин! Если вам угодно было создать меня, вы в праве уничтожить свое создание. Но ведь я не одна, вы знаете, что во мне теплится новая жизнь, часть вас самих. Пусть это падение, но оно было и в нем было зарождение. Подумали ли вы об этом, господин?

Фадлан нахмурился.

— Решение мое неизменно, — сказал он твердо. — Что значит ничтожная крупица грубой материи в безбрежном и бесконечном токе астрала?

Он переломил пополам палочку мандрагорового корня и сделал над ней знак. Потом, бросив оба куска по направлению к Лемурии, сказал:

— Вот я возвращаю тебе твое знание и силу… но не отрешаю от повиновения. Кадох… халилу-иаб!

Лемурия вздрогнула. Лицо ее исказилось на мгновение, словно она ощутила острую физическую боль. Затем оно снова стало спокойным, и глаза ее приняли мертвое и бездушное выражение. Она сложила руки на груди и произнесла глухим голосом, точно говорила не она, а кто-то другой:

— Слушай, Фадлан! Слушай и учись…

Бессмертные души — дочери Озириса, божественного Разума и Изиды, небесного Света. Несотворенный Свет покорил эти блестящие искры, а оплодотворил их созидающий Огонь. И нисходят они на землю, снедаемые желанием жизни, и воплощаются в тысячах форм, чтобы затем легко подняться к родному небу и, поднявшись, снова спуститься на землю, будучи подобны каплям дождя, что пьет жадный океан, возвращая их солнцу! Но, радостные ли или страдающие, поющие или стенящие, благословляющие или проклинающие, — все они грезят о лучезарном возвращении к первоисточнику, о священной ночи, где нет мучения желаний, где нет границ знания, где Изида и Озирис сочетаются в великом океане вечного и живого света…

Пути их к мирам разнообразны до бесконечности и нет им числа! Миллионы бесплотных душ лениво и бессознательно витают в безбрежном пространстве еще не сотворенных миров. Тысячи грубеют в злобе, поглощаются мраком и растворяются в первичных элементах. Но есть небольшое число тех, чья сила увеличивается в падении, чей слабый свет победно сопротивляется мрачной тьме! Они, переходя от усилия к усилию и от жизни к жизни, восходят к чистому источнику бессмертной зари и покоятся в том материнском свете, который озаряет Огонь-Создатель своими невыразимо прекрасными лучами, и оттуда получают они свою божественную власть и владычество над миром.

Подобно телам материальным, души различны между собой. Они мужские, если имеют в себе более отца — Духа-Зиждителя, или женские, если имеют более матери — живого и пластичного Света. И, будучи предназначены сочетаться и жить парами, чтобы отразить в себе совершенное Существо, каждая душа ищет себе подобную подругу… Но сколько ошибок, сколько страданий, сколько тщетных попыток и несчастных жизней!

Мало на земле совершенных браков. Счастливы мужчина и женщина, которые почувствовали при встрече в самом существе своем как бы божественное воспоминание! Счастлив супруг, узнавший и приветствующий свою бессмертную супругу! Ибо связь их священна. Ничто не может их разобщить, ничто не может их уничтожить… потому что они несут в самих себе факел мудрости, знание любви, огонь созидающий и могущество чувствовать, понимать и творить добро.

И я — твоя бессмертная подруга! Я прошла через великие испытания и, вопреки твоей воле, сочеталась с тобой, Фадлан! Ты думал оживить бездушный астрал? Ты оживил его, — но в нем пришла я. И… ничто уже не может нас разлучить, ничто не может нас уничтожить, потому что и мы обладаем могуществом чувствовать, понимать и творить добро. Я уйду теперь, повинуясь твоей воле и желанию. Но близок, близок и твой час искупления! И я приду тогда, победная и сияющая, приду для того, чтобы, как любящая жена, помочь твоей бессмертной душе проникнуть в светлые горние обители. Прощай!

Она вся вспыхнула ярким светом и стала бледнеть, все больше и больше, как бы таять и расплываться в пространстве. Еще мгновение и больше уже ничего не оставалось перед Фадланом.

Только чей-то слабый голос, точно легкое дуновение ветерка, прошептал откуда-то:

— Прощай… прощай!

Фадлан низко опустил голову. Он остался один.

XIV

Ровно в четыре часа дня молодая баронесса Варенгаузен в сопровождении Моравского входила в кабинет Фадлана, где доктор встретил ее с низким поклоном.

На дворе стоял чудный весенний день, и столб горячего солнечного света, врываясь в зеркальное окно, сияющим ореолом окружал молодую женщину. Как это ни странно, но горе только увеличило ее красоту. Черты лица ее стали как будто бы тоньше и все оно как-то одухотворилось: вчерашний беззаботный ребенок превратился в женщину и женщина эта казалась вдвое прекраснее, чем тогда, когда Фадлан увидел ее на балу.