На вершинах знания

— Нет, — громко промолвил Фадлан, — ты только лживое изображение, пришедшее, чтобы нас обмануть! Я знаю лучше тебя, Аврора, злые галлюцинации и умею с ними справиться. Не надейся обмануть меня лживым изображением, я хочу тебя привести сюда, тебя саму, Аврора, создание зла! И вот, слушай меня, Аврора! Силой Того, Чье имя не дерзает никто произнести, силою Того, пред Чьим невыразимым именем повергается всякое существо в троичности миров, приди!.. приди!.. приди!.. Моя воля того желает!

У баронессы подкосились колени.

— Я больше не могу!

Но профессор, бледный, как смерть, снова поддержал ее, пролепетав:

— Мужайтесь… Мужайтесь! Вспомните о Борисе!

Фадлан по-прежнему вонзил меч у своих ног и, повернувшись к алтарю, возобновил заклинание.

— Аралим, действуй! Офаним, повернись и распространись!

Хаиот Кадоху, кричи, говори, красней! Хадох, Хадох, Хадох, Саддаи, Адонаи, Етшавах, Эиязерие!

Халлелу-иаб, Халлелу-иах, Халлелу-иах. Аминь… Силы нездешние, приводите врага!

Фосфорические искры заблистали в воздухе, снова раздались стуки и стены задрожали от глухих ударов.

Наконец дверь порывисто открылась и снова закрылась, и в комнате появилась Аврора.

— Я здесь.

Воцарилось тяжелое молчание.

— Я здесь, — повторила она с отвращением в голосе. — Я слышала твой зов, Фадлан, и твоя сила притянула меня. Я знаю, чего ты от меня хочешь.

Глаза Фадлана сверкнули и лицо его побледнело.

— Ты на дороге зла, Аврора.

— Какова бы ни была моя дорога, — ответила со злобой Аврора, — что тебе за дело до нее? Какова бы ни была моя дорога, добровольно или не добровольно, но она выбрана мной. Зачем ты стал на моем пути, Фадлан? Возьми себе эту, — она указала на баронессу, — как я взяла его себе!

— Зло начертало на твоем лбу свой знак, несчастная женщина! Но зло царствует только на земле, а здесь повинуются тому, кто повелевает именем добра. И я повелеваю тебе разорвать узы, которыми связала ты свою жертву!

С западной стороны внешнего круга обозначилась туманная светлая фигура. По мере того, как говорил Фадлан, она уплотнялась, росла и среди светящегося облака ясно вырисовалась прекрасная Лемурия.

Сверкающий взгляд ее холодных и бесстрастных глаз был внимательно устремлен на Фадлана, руки сложены на груди, белая вуаль ниспадала с головы до пят и терялась в пространстве.

— Ты мне повелеваешь? — сказала Аврора с ехидной улыбкой. — Сумасшедший! Ты не знаешь, что я смешала твою кровь с моей пред лицом безымянной потусторонней силы. Твоя судьба слилась с моей… Что можешь ты против меня, несчастный?

— Я могу умереть, и ты последуешь за мной.

Лемурия подвинулась по окружности круга по направлению к Фадлану. Он ее не замечал.

— Ты?.. Умереть?.. — вскрикнула в ужасе Аврора.

Но затем быстро оправилась и прибавила:

— Напрасная угроза! Ты забыл, что самоубийство тебе запрещено?

Лемурия пододвинулась еще ближе.

— Да, умереть! — вскрикнул Фадлан. — Самоубийство запрещено, но жертва разрешается, и, так как ты не хочешь…

Он сделал жезлом быстрый знак в пространстве и отбросил сам жезл далеко от себя.

Он увидел Лемурию.

— А, и ты здесь, великая тень? Ты пришла за мной? Я иду… Пусть злобные силы, вызванные тобой, Аврора, уничтожат меня сейчас, и жизнь твоя последует за моей!

И прежде, чем испуганная Аврора могла предпринять что-либо, Фадлан бросился вон из круга, простирая руки к неподвижной Лемурии.

Пламень на алтаре вспыхнул и исчез, исчез и двойной треугольник под потолком. Там, где стояла Лемурия, крутился столб ослепительно белого пламени… Затем он погас и наступила полная темнота.

Баронесса потеряла сознание.

Моравский, забыв об опасности, бросился к дверям, призывая на помощь. Но опасности уже не было, так как жертва Фадлана уничтожила очарование.

Когда вбежавшие слуги отдернули занавеси и дневной свет ворвался в комнату, странная картина представилась глазам присутствующих. Там, где стояла Лемурия, виднелось на ковре большое прожженное пятно, среди которого на обгорелом паркете резко выделялась чудная белая роза. Неподалеку от нее корчилась в тяжелой агонии Аврора. Глаза ее были сомкнуты, пальцы царапали пол, в горле уже клокотал колоколец. В центре круга понемногу приходила в себя, благодаря стараниям и заботливости профессора, баронесса.

Но Фадлана не было с ними, — он ушел туда, откуда никогда уже не должен был возвращаться.

Моравский вывел баронессу из круга и тихонько подвел ее к белой розе.

— Вот все, — сказал он, поднимая розу, — что осталось нам на память от дорогого нашего друга. Жертва его была велика… Берегите эту розу, Надя, берегите ее вместе с вашим мужем, который отныне вам возвращен.

Берегите ее, ибо это будет приятно тому, кто принес свою собственную любовь, счастье и жизнь в жертву иной великой любви. Мир его светлой душе!

Они опустились на колени и мир вошел в их потрясенные души.

А в широкие окна горячей струей лился радостный солнечный свет и позлащал живительными лучами своими и бледный труп Авроры, и коленопреклоненную группу людей, и пышный цветок белой розы на обгорелом полу.

— Надя!