На вершине власти

Хомутову привиделось: приемная заполнена вооруженными до зубов людьми, еще мгновение – и они ворвутся, поливая свинцом все вокруг. Мысль эта, наверное, отразилась на его лице, потому что Хусеми отрицательно покачал головой.

– Он совершенно один.

– Один? – поразился Хомутов.

– Да. Просит принять его как можно скорее.

– Отказать! – вскинулся Хомутов.

Он никак не мог расстаться с ощущением, что пришли с тем, чтобы взять его жизнь.

– Но почему же? – сказал Хусеми вкрадчиво.

Хомутов, заглянув в его глаза, ужаснулся. Хусеми давал понять, что все складывается как нельзя лучше. Бахир у них в руках, достаточно дать сигнал охране… Он представил, как все это произойдет, – и прикрыл глаза. Смог произнести только:

– Пригласи его. Послушаем, с чем пришел. – И сейчас же добавил: – Во время беседы оставайся здесь.

Хусеми тотчас вышел в приемную, ступая по-кошачьи мягко.

Через минуту распахнулась дверь и вошел Бахир – собранный и торжественный, в руке малиновая папка в прозрачной пластиковой обложке – и остановился, не доходя трех шагов до стола, за которым сидел Хомутов. Хусеми встал за спиной министра, хищно поглядывая на него. Хомутов даже не пытался сказать что-либо – слова не шли, в горле пересохло.

– Товарищ Фархад! – прервал полковник паузу.

Его церемонный вид и торжественный тон подействовали на Хомутова.

– Я прибыл просить вас принять мою отставку! – провозгласил министр и, преодолев оставшееся до стола расстояние, положил перед президентом свою папку.

Хомутов поймал, наконец, взгляд Хусеми, полный растерянности и недоумения. Случившееся было слишком неожиданно.

– М-да, – протянул Хомутов неопределенно, лихорадочно соображая, что именно произошло и как следует на это реагировать.

Хусеми явно ничем не мог ему помочь.

– В чем же причина вашей просьбы? – спросил, наконец, Хомутов.

– Обязанности, выполняемые мною, непомерно велики, – отвечал Бахир. – Я стал чувствовать, что далеко не всегда в силах справиться с ними. Вероятно, на этом посту стране нужен человек моложе меня и с более крепким здоровьем.

Хусеми завращал глазами, потрясенный. Он знал, как методично и настойчиво концентрировал нити власти в своих руках Бахир. Это происходило исподволь, в тайне, так что порой казалось неожиданностью, когда неутомимому министру вверялся еще один важный участок работы. И именно теперь, когда он добрался почти до вершины, – полковник просит отставки.

– Я обязан подумать, – пробормотал Хомутов. Хусеми из-за спины министра взглянул одобрительно.

Хомутов приоткрыл папку – в ней ничего не было, кроме прошения, – и тут же захлопнул ее.

– Продолжайте исполнять ваши обязанности.

Он ничего не понимал. Бахир, которого следовало уничтожить, вопреки всему сдался сам. На это должна быть веская причина.

– Мне требуется время для размышления, – повторил Хомутов еще раз. – У вас все?

– Да, товарищ Фархад.

– Вы можете идти.

Когда полковник вышел, Хусеми бросился к президентскому столу и исступленно зашептал:

– Его нельзя выпускать отсюда! Ни в коем случае! Он что-то замышляет!

– Оставь! – сказал Хомутов. Его бил противный озноб и больше всего хотелось остаться одному.

– Вам известно, как он коварен! – продолжал, едва не впадая в истерику, секретарь. – Этот человек готов на любое грязное дело!..

– Он сдался, – возразил Хомутов. – Это очевидно. Я приму отставку. Сам посуди, какую тогда он может представлять опасность?

– Прикажите умертвить его! – простонал Хусеми.

Он готов был на коленях умолять президента, потому что спиной чувствовал ледяное дыхание смерти.

– Я сегодня же снова вызову его, – принял решение Хомутов. – И подпишу прошение.

Бахир не ведал о том, что происходило в кабинете. Никем не остановленный, он стремительно сбежал вниз, к машине, в душе вознося хвалу Аллаху за то, что помог выбраться живым из дворца, и помчался в министерство. Малиновую папку он держал на коленях, стараясь не касаться ее поверхности.

Люди из экспертного отдела уже с раннего утра ожидали в приемной министра. Полковник прошел в кабинет, с нежностью опустил папку на стол, извлек из сейфа другую – картонную, пожелтевшую от времени. Это было полицейское досье Фархада – тех времен, когда тот еще не был президентом, а служил в гвардии джебрайского монарха и по причине недостаточной лояльности попал сначала под надзор, а затем в тюрьму, где на него и завели это досье. Оно было доставлено из Музея революции – он заприметил его еще во время одной из экскурсий, сопровождая американского посла, но тогда не придал этому значения. Мысли его вернулись к этой папке, когда адъютант обронил случайную фразу об отпечатках пальцев. В голове полковника мгновенно выстроилась цепочка фактов и подозрений.

Спустя четверть часа он пригласил, наконец, экспертов в кабинет, положил перед ними малиновую папку, а рядом – оттиски из личного дела Фархада, о чем экспертам не было известно. Знать об этом им было ни к чему, да и опасно.