На вершине власти

Генеральный кивнул, посмотрел, прищурясь, вглубь аллеи. Липы уже роняли жухлый лист, обещая раннюю осень. Прежде он любил эту пору, но теперь осень тревожила и раздражала его – как напоминание о том, что и он вступил в возраст увядания, за которым следует зима, то есть ничто, то есть – смерть. Генеральный вздохнул и повернулся к Шефу.

– Ну, рассказывай. Что там у тебя?

– По поступающим из Джебрая шифрограммам, обстановка там накаляется. Американцы перебросили повстанцам, орудующим на севере страны, несколько крупных партий оружия В том числе, по пока еще неподтвержденным данным бронетехнику.

Генеральный с тревогой посмотрел на собеседника.

– Данные уточняются – добавил Шеф поспешно. – Но в целом картина вырисовывается достаточно отчетливо. Скорее всего, в ближайшие месяцы следует ожидать резкой активизации боевых действий. Повстанцы наверняка предпримут поход на столицу.

– А что же президент Фархад?

– Он располагает информацией о грозящей опасности. И всячески старается воспрепятствовать такому развитию событий. На север переброшены дополнительные части, но им катастрофически недостает современных средств ведения войны.

– Так…

– Из Хедара поступают сигналы о том, что президент Фархад рассчитывает получить ощутимую помощь со стороны Советского Союза.

Генеральный поморщился. Шеф отлично знал, что это значит. Старик больше всего на свете боится втянуться в новый конфликт. Два месяца назад, впрочем, по иному поводу, Генеральный сказал, едва сдерживая досаду: «Вы что же, хотите получить еще один Афганистан?» Шеф эти слова запомнил, и сейчас был готов возразить.

– Мы ничем не рискуем, – сухо проговорил он. – Боевые машины пехоты, транспортеры, десяток-другой танков – только и всего. – Он взглянул Генеральному в глаза. – А уж как там они всем этим распорядятся – внутреннее дело Джебрая.

Старик удовлетворенно кивнул.

– Какие будут предложения?

– Во-первых, обсудить вопрос на Политбюро…

Генеральный поморщился, и Шеф оборвал фразу на взлете.

– Ты погоди пока с Политбюро. Выясни сначала, чего, собственно, Фархад хочет. Совершенно конкретно: количество, номенклатура. Не мешало бы также тебе с ним встретиться лично, а?

Старик так загорелся этой мыслью, что даже подался вперед.

– Там, на месте, и разберешься, что к чему. Обстановка, сам говоришь, горячая.

Шеф согласно опустил веки.

– Рабочий визит без лишнего шума, – продолжал Генеральный. – Ну а затем доложишь на Политбюро и сформулируешь предложения.

Довольный, он блаженно откинулся в шезлонге.

– Что ж, у меня все. Я могу быть свободен?

– Конечно, ступай.

Распрощавшись, Шеф зашагал по аллее. И только когда его фигура скрылась за поворотом, старик с изумлением обнаружил, что тот приезжал только из-за этой чепухи с Джебраем. «Ох, хитер, – подумал Генеральный. – Что там они затевают с этим Фархадом?»

Он размышлял об этом еще добрых пять минут, пока, утомившись, не уснул.

10

– Я тебя никуда не отпущу, – заявила Людмила, обнимая Хомутова. – Не имеют они права разлучать нас.

Приподнявшись на локте, она заглянула Хомутову в глаза:

– Ну скажи, ведь они не отправят тебя в Союз?

– Не знаю.

Хотя он-то знал. Какое там, конечно, отправят. Еще в Мергеши, во время их пьяного разговора с Гареевым, он это осознал отчетливо. Полковник ничего не сказал в открытую, но глаза его выдавали.

– Пусть даже и отправят, – сказал, помолчав, Хомутов. – Что с того? Живы будем – не помрем. Мне Уланов как-то рассказывал…

– Не напоминай ты мне о нем, – нахмурилась Людмила.

– Это почему же? – поразился Хомутов.

– Какой-то он…

Она замялась, потянула к себе простыню, которой они укрывались, словно ей стало зябко.

– Неважный он человек. Не знаю…

– Но почему ты решила?..

Тем не менее отношения с Улановым и у него что-то расстроились. Дима дулся на него из-за Людмилы, но Хомутов смотрел на это как на пустое недоразумение. Пройдет время, и все наладится.

– Он скверно думает обо мне. Будто в чем-то подозревает.

– А, вот ты о чем. Ерунда. Просто поначалу он тебя за «чекистку» принял.

– За чекистку? – на лице Людмилы было изумление. – Так он решил, что я на гэбэ работаю?

Хомутов захохотал.

– Ты не поняла. Здесь «чекистками» называют тех, которые с мужиками спят за чеки. Скромная посольская машинисточка возвращается в Москву и скупает разом половину «Березки». Такие дела.

Хомутов повернулся к Люде и осекся. Лицо ее было словно опрокинутое – он никогда еще не видел ее такой.

– Сволочь! – сказала она сквозь зубы.

– Кто? – опешил Хомутов.

– Твой приятель. Тварь.

– Ты зря так, – попытался вступиться Хомутов. – При чем тут он?

– Ни при чем?! – сверкнула глазами Людмила. – Тот, кто готов думать о каждой женщине…

– Что именно?

– Что она продается, что готова…

– А чего ты кипятишься? – Хомутов ощутил, как волной накатывает раздражение, которого он уже не мог сдержать. – Между прочим, в моей постели ты оказалась в первый же вечер.