На вершине все тропы сходятся

На следующее утро после неудавшегося самоубийства девчонки мать прошлась по дому, собрала все ножи и ножницы и заперла их в ящике. Она вылила склянку с крысиной отравой в унитаз и собрала с кухонного пола таблетки от тараканов. Затем зашла в кабинет Томаса и спросила шепотом:

— Где отцовский пистолет? Я хочу, чтобы ты его спрятал.

— Пистолет у меня в ящике, — взревел Томас, — и я не буду его прятать. Если она застрелится, тем лучше!

— Томас! — воскликнула мать. — Она же тебя услышит!

— Пусть слушает, — завизжал Томас. — Неужели ты не понимаешь, что она не собирается себя убивать? Неужели ты не знаешь, что такие люди не кончают с собой? Неужели ты…

Мать выскользнула за дверь и плотно прикрыла ее, чтобы заставить его замолчать, и дребезжащий смех Сары Хэм проник в комнату из прихожей:

— Томси еще увидит. Я убью себя, и он будет жалеть, что так ко мне относился. Я возьму его пистолетик, его револьвер с перламутровой рукояточк-о-о-ой, — ее крик перешел в истошный мученический хохот — она явно подражала монстру из какого-то фильма.

Томас стиснул зубы. Он выдвинул ящик и нащупал пистолет. Это было наследство старика, считавшего, что в каждом доме должно быть оружие. Однажды ночью отец выпустил две пули в какого-то бродягу. Томас никогда ни в кого не стрелял. Меньше всего он опасался, что девчонка покончит с собой. Он задвинул ящик. Люди ее типа цепко держатся за жизнь, готовые извлечь выгоду из любой ситуации.

Порой у него возникали идеи, как можно было бы отделаться от девчонки, но их моральная сомнительность свидетельствовала, что исходят они от отцовского духа. Томас отвергал их. Он не мог отправить девчонку в тюрьму, пока она не совершила ничего противозаконного. Отец без всяких колебаний напоил бы ее, посадил за руль, а потом бы предупредил дорожную полицию, но Томас считал невозможным опуститься до такого. Но и отделаться от подобных, да и более неприглядных соблазнов, не мог.

Томас не питал даже слабой надежды на то, что девчонка застрелится, но днем, заглянув в ящик, обнаружил, что пистолет исчез. Кабинет запирался только изнутри. Ему было наплевать на пистолет, но его взбесила мысль о том, что Сара Хэм рылась в бумагах. Теперь и его кабинет был осквернен. Нетронутой оставалась только спальня.

Однако ночью она появилась и там.

Выйдя утром к завтраку, он даже не стал садиться. Стоя он выпалил свой ультиматум матери, глотавшей кофе со страдальческим видом.

— Я терпел это достаточно долго, — говорил он. — Теперь я ясно вижу, что тебе наплевать на меня, мой покой, комфорт, условия для работы. Мне остается только одно. Я даю тебе последний день. Если сегодня ты приведешь девчонку обратно, я уеду. Выбирай — она или я. — Он собирался еще что-то сказать, но тут его голос сорвался, и он ушел.

В десять мать и Сара Хэм уехали из дома.

В четыре часа он услышал шум колес по гравию и кинулся к окну. Машина остановилась у крыльца, пес вскочил, приветствуя ее.

Казалось невероятным сделать этот первый шаг к шкафу в прихожей, где должен быть чемодан. Томас был похож на человека, которому протянули нож и сказали: ты умрешь, если сам себе не сделаешь операцию. Его руки повисли безвольно, в бледно-голубых глазах застыла мука. Он закрыл глаза на секунду, и тут же отец в ярости уставился на него. Идиот! шипел старик. Идиот! Воровка стащила твой пистолет! Сходи к шерифу! Сходи к шерифу!

Чуть помедлив, Томас открыл глаза. Его словно озарило. Он минуты три не двигался с места, затем медленно, точно большой корабль, повернулся к двери. Помедлив еще секунду, вышел. На его лице была написана готовность к суровым испытаниям.

Где найти шерифа, он не знал. Шериф жил по своим правилам и собственному расписанию. Поначалу Томас зашел в его контору в здании тюрьмы, но там шерифа не оказалось. Клерк в городском суде сказал ему, что шериф — через улицу, в парикмахерской.

— Вон там его помощник. — Клерк показал в окно на великана в клетчатой рубашке, который, прислонившись к патрульной машине, пялился в пространство.

— Мне сам шериф нужен, — поблагодарил его Томас и пошел в парикмахерскую. Хотя шериф ему не особенно нравился, в любом случае было ясно, что это мужик с мозгами, а не просто гора потного мяса.

Парикмахер сказал ему, что шериф только что вышел. Томас снова направился к суду, но, ступив на тротуар, сразу же увидел тощую, слегка сутулую фигуру шерифа, яростно распекавшего своего помощника.

Томас двинулся к нему с агрессивностью, вызванной слишком долгим ожиданием встречи. Резко остановившись в трех футах от него, Томас излишне громко спросил:

— Можно с вами поговорить?

При этом он не назвал шерифа по имени (а звали того Фэйрбразер).

Фэйрбразер повернул острое морщинистое личико, бросил беглый взгляд, его помощник тоже обернулся. Шериф выплюнул окурок, и тот упал ему на ботинок.

— Ну, я объяснил тебе, что делать, — сказал он помощнику и двинулся прочь, слегка кивнув Томасу — дескать, можешь идти за мной, если хочешь. Помощник медленно обошел автомобиль и забрался внутрь.