На весах греха. Часть 2

Для профессионального политика, каким был хозяин кабинета, вопрос не бог весть какой сложный: подумаешь, место главного редактора, большое дело! Няголу, с его знаниями, опытом и именем ничего не стоит прочно взять кормило редакции в свои руки. Три-четыре часа работы в день, у него будут помощники и все условия, в остальное время — работа, творчество, поездки по стране. Будет и продолжительный отпуск, и командировки, и новые впечатления, и, что самое главное, — он будет держать руку на самом пульсе литературной жизни — что может быть интереснее для писателя его уровня, ведь Нягол Няголов уже причислен к классикам!

Так или примерно так рассуждал хозяин кабинета, нечто подобное говорил и Весо, и не только им, — всем казалось, что такова истина.

А для него? Что было истиной для него? Он вспомнил давнишний концерт по телевидению, играла арфистка, камера показывала крупным планом ее лицо, плечи, особенно руки. Это было впечатляюще — изящные пальцы бегали по струнам, правая рука виртуозно сновала, как паук, вывязывая сложный узор мелодии, левая была сдержаннее, совершала быстрые набеги на стан басов и тут же ретировалась, чем напомнила ему рака. Самое странное и загадочное было в том, что сложной игрой пальцев руководило плавное, неброское полноводие рук — от запястьев до плеч, а те в свою очередь были таинственным образом связаны с выражением лица. И, вобрав в себя все это волшебство, арфа словно древняя ладья, неслась по волнам, называемым музыкой. Вот это волшебство, это таинство и священнодействие — только оно имеет теперь значение для него, Нягола, если, конечно, не поздно…

— Видишь ли, — спокойно начал он, — благодарю за предложение, но принять его не могу.

Хозяин нахмурился.

— Знаю, что будешь хмуриться, знаю и всю последующую риторику.

— Извини, но речь идет не о риторике, а о наказе!

— Позволь человеку постарше тебя знать не хуже тебя, в чем его главный наказ. Писатель должен писать, а не заседать!

— Да кто тебе мешает? — то ли невинно, то ли наивно спросил хозяин. Но Нягол знал, что он лукавит.

— Кто будет мешать? Должность, естественно, новые отношения, путанное рабочее время.

Нягол умолк.

— Организуешь, поручишь, проконтролируешь мне ли тебя учить?

Вошла женщина, вкатила сервировочный столик, уставленный напитками, соками, фруктами, приборами. Они подождали, пока она уйдет.

— Слушай, ты написал свои главные книги, тебя знает весь народ, за границей тебя переводят, чего тебе еще? — гнул свою линию хозяин.

Нягол глянул на него исподлобья — явный при — знак того, что он начинает злиться.

— Да кто тебе сказал, что я написал свои главные книги? Критика? Мои собратья? Твои коллеги? Кто?

Хозяин кабинета был явно задет.

— Значит, будем строить из себя старую деву? не без ехидства спросил он.

— Стар я уже, чтобы в игры играть, тем более в литературе. Понятно?

— Нет!

— Тогда ничем не могу тебе помочь. — Нягол встал, подошел к фикусу, погладил молоденький листочек, пробивающийся вверх.

— Значит, отказываешься?

— Да! — ответил Нягол, не оборачиваясь, чем окончательно обидел хозяина кабинета.

— Хорошо, Нягол. Но я должен тебе напомнить, что существует дисциплина.

— Знаю, — все так же стоя спиной, ответил Нягол.

— И что с тобой могут не посчитаться.

Нягол резко повернулся, взгляды их встретились. Он подал пропуск, сухо кивнул и направился к двери. Хозяин смотрел на его широкую, чуть сутуловатую спину, потом вскочил.

— Погоди!

Нягол почувствовал его руку у себя на плече.

— Послушай… Давай отложим этот разговор. Посидим как-нибудь за столом и по-людски все обсудим, если хочешь, давай дома…

Только теперь Нягол обернулся.

— По-людски, говоришь? Согласен в любое время, хочешь у тебя, хочешь — у меня. Но разговор считай оконченным.

— Ты, кажется, рассердился, — попытался улыбнуться хозяин.

— А ты доволен, — так что ли?

— Сам знаешь, какая у меня работа…

— Не жалей себя, — сказал Нягол со всей присущей ему жестокостью. — А редактора вы найдете. Ну, будь здоров!

В коридоре он вспомнил о Весо и решил заглянуть к нему. У Весо шло совещание, он выглянул на минутку, пожал ему руку. Договорились увидеться под вечер.

На улице Нягол неожиданно оказался наедине с самим собой, впереди маячил целый свободный день. Куда податься, что делать? Домой идти не хотелось, к брату нельзя — Елица очень об этом просила. Пожалуй, лучше всего вернуться обратно первым же самолетом, но он испытывал потребность повидаться с Весо, смыть неприятный осадок от разговора. «Надо телеграфировать Елице, что вернусь завтра, — подумал он и вспомнил о Маргарите — Опять я о ней забыл!».

Лицо его потемнело — что с ним произошло за эти недели, с тех пор, как они расстались в Зальцбурге? Почему он то и дело забывает о ней, как о случайной знакомой? «Ты совсем остыл, — сказал он себе, — что-то рано, не ожидал…»

Он позвонил из автомата. Никто не ответил. Интересно, где же она, театральный сезон кончился сообразил он, так что в театре ей нечего делать Значит, вышла в город. А может, просто не берет трубку?

— О, маэстро! Какими судьбами в столице об эту пору? Разве вы не в родных пенатах? Привет!