На весах греха. Часть 2

— О-о-о, прибыли пролетарии в коротких портках, а я-то говорю недавно Мальо: наши, мол, работнички, видать полегче работенку сыскали… Глаза ее насмешливо светились, а Мальо добродушно почесывал в затылке. — А ну садитесь, вот вам брынза с зеленым чесноком, он еще совсем молоденький да зелененький, так и хрустит во рту. Ешьте, нас работа ждет — сейчас вся республика спину гнет, кто в пиджаке, а кто в рабочей робе. — И, не дожидаясь эффекта от своих слов, первая рассмеялась.

Через полчаса все четверо поднялись на холмы над селом и оказались на винограднике. Это был старый, крутой и каменистый участок с мощеными канавками, засаженный огромными лозами сорта «памид», на нижнем его краю рос раскидистый орех. Под его ядовито зеленой кроной лежала прохладная земля, лишь кое-где пробивались редкие травинки. С середины участка карабкались вверх усыпанные поздними плодами черешни. При виде их Елица ахнула.

Солнце припекало. Далеко внизу, со стороны дороги, слышался тяжкий храп перегруженных щебнем грузовиков, тянувшихся в город. Вокруг летали закованные в бронированные панцири жуки, рогатые как бычки, порхали, словно яхты, бабочки, мелькали ящерицы. Иванка сменила черную парадную, как она шутила, косынку на белую, они с Мальо закатали рукава, а Нягол разделся до пояса. Елица расстегнула молнию спортивного костюма, но, смутившись белизны груди, снова застегнулась. Разобрали мотыги, хорошо наточенные, с зелеными прожилками присохших к металлу травинок и отполированными до блеска черенками: Мальо и Нягол взяли те, что побольше, Иванка взяла среднюю, а Елице оставили самую маленькую, ушастенькую. Заняли места на верхнем краю виноградника, встав поперек участка, Иванка театральным жестом перекрестилась и крикнула:

— А ну-ка, дружина, посмотрю я на ваши спины!

Ее мотыга привычно вскинулась и, достигнув своего скромного зенита, упала вниз. Послышался звон металла, вонзившегося в каменистую землю, — не слабый и не сильный. Второй отозвалась широкая, лопатистая, плотно сидящая мотыга Мальо. Раздался глухой звук. Третьим размахнулся Нягол. Его мотыга взвилась над лозами и, немного качнувшись, опустилась, захватив большой кус земли. Стоя с самого края, Елица следила за первыми неровно отозвавшимися ударами, за живо шевелящимися спинами и с удивлением обнаружила, что в считанные секунды все трое вошли в общий ритм, будто работали под неслышную команду. «А дядя молодец!» — подумала она, восхищенно глядя на спину Нягола, ныряющего меж лозницами. Она стояла, опершись на черенок своей полудетской мотыги, не зная как получше за нее взяться, как вдруг услышала голос Иванки:

— Э-э-эй, да мы про нашу работницу-то совсем забыли!

Мужчины остановились, а она вернулась, чтобы показать Елице приемы работы — не бог весть какая премудрость, дело-то пустяковое, надо только знать как взяться… ну-ка, возьмись вот так, а то копнешь посреди ряда… а теперь шагни вперед, немного, а то потеряешь силу… да не левой, а правой держи…

Смущенная Елица неумело хваталась за рукоять мотыги то одной, то другой рукой, то совсем низко, как первоклассник за карандаш, то слишком высоко. Наконец, она кое-как приспособилась, расставила ноги пошире и размахнулась так, что мотыга у нее взлетела выше головы, отчего сама она покачнулась и рассекла ближайшую лозу.

— Ой, что я наделала, — запричитала зардевшаяся как мак Елица и снова размахнулась. На этот раз мотыга взвилась прямо вверх и с угрожающим треском вонзилась в землю у самых ее ног. Угол падения резко сократился, Елица потеряв равновесие выпустила рукоять, а та, резко дернувшись от удара, стукнула ее по колену. Елица застонала от боли и опустилась на землю.

Ее подняли, отнесли к канавке, дали напиться. Иванка растерла ей колено.

— Ничего, дочка, — утешала она, — лиха беда начало. Оно и в любви так: сначала стукнет по голове, закрутишься, как очумевший утенок, луна станет тебе вместо солнца, а солнце — вместо луны. А там, глядишь, впряжешься в работу с тем, от кого голова пошла кругом, машешь мотыгой, а сама думаешь: тот ли он самый, что вскружил мне голову, али не тот…

— Тот самый, не бойся, — откликнулся Мальо.

Посрамленная Елица сидела под деревом, глядя на работающих. Спины их перегибались сдержанно, в ритме замаха, не слишком склоняясь и не слишком распрямляясь, ноги переступали в точном соответствии с ударами мотыги, а позади оставалась свежевскопанная земля, лунки вокруг лоз и порубленные сорняки. Особенно хорошо работал Мальо. В поворотах высокой костистой фигуры сохранялось нечто от его обычной походки, только они подчинялись внутреннему ритму скупых движений. Казалось, что Мальо не идет, а плывет на сантиметр от земли, будто в состоянии невесомости. Рабочие штаны из чертовой кожи, рубаха из домашнего полотна и полотняная шапка придавали ему классический облик хозяина земли.