На виниле

Меня зовут Вильям Джонс, и я – военный врач в госпитале при штабе американских вооруженных сил в Европе. Сегодня у меня могла выдаться первая спокойная ночь за последние две недели – вчера вместе с оркестром Гленна Миллера к нам прибыл новый военврач, который, огромное ему за это спасибо, не стал даже распаковывать чемоданы и практически сразу вышел на ночное дежурство, сменив меня.

Но теперь это не имеет никакого значения – работы хватит на всех, причем не на одну ночь. Я быстро накинул китель и побежал вниз. Когда вчера вечером в полумертвом состоянии я падал на кровать, у меня хватило сил снять только его, и сейчас я был очень этому рад. На улице уже было не протолкнуться: отовсюду бежали солдаты с носилками, ломами, кирками, ведрами воды и песка, сновали туда-сюда медсестры, которых можно было легко узнать в красных сполохах по их белым повязкам на рукавах, гражданских тоже хватало, – все кто мог или просто хотел чем-то помочь устремились к горящим развалинам.

Бомба попала довольно «удачно», если такое выражение вообще уместно при разговоре о бомбардировке – основные разрушения получило крыло, вмещавшее склад и кухню-столовую, которая посреди ночи, хвала Небесам, еще не работала – повара должны были прийти в 4.30 утра. Центральный вход в здание почти не пострадал, и раненых можно было выносить через него, и это обстоятельство спасло жизнь как минимум трем караульным, охранявшим склад в эту ночь – их вовремя доставили в госпиталь, и серьезной кровопотери удалось избежать. К несчастью, без погибших не обошлось: начальник караула и кладовщик, которые должны были находиться на складе круглосуточно, погибли, попав в самый эпицентр взрыва.

– Билл, ты уже здесь, отлично, – слышу я из-за спины удовлетворенный голос начальника госпиталя. – Я тоже не успел уснуть, – говорит он, глядя на то, как я одет.

– Да, шеф, поспать нам пока, видимо, не судьба, – говорю я на ходу, так как мы с полковником уже бежим к нашему госпиталю, обгоняя колонну солдат с ранеными на носилках.

В приемном покое народу битком, но суеты и неразберихи нет – работа госпиталя в условиях военных действий и постоянных авиаударов давно подстроилась под такой сумасшедший ритм, и все службы четко выполняют свои функции.

Мы с полковником сразу расходимся по двум соседним операционным, там нас уже дожидаются два тяжелораненых бойца с осколочными в голову и живот. Я долго мою руки и тру глаза – нет ничего хуже, чем сложная операция после стольких ночей без нормального сна. Но я должен сохранять четкую работу рук и головы хотя бы еще на пару часов – раненые парни не виноваты, что врачи не спят, они не должны страдать из-за этого, они-то свой долг выполняли до самого конца, пока могли стоять на ногах, значит, и мы справимся.

Спустя два часа и две операции я сидел в холле и абсолютно онемевшей от усталости рукой пытался крутануть колесико бензиновой зажигалки, чтобы прикурить. Пока я мучился с этой непростой задачей, кто-то подошел ко мне сзади-сбоку и, чиркнув спичкой, помог зажечь сигарету. Я прикурил и не глядя кивнул в знак благодарности невидимому помощнику.

– Доброй ночи, доктор, – обратился ко мне довольно приятный мужской голос, – позвольте спросить, с ним все будет нормально?

Я обернулся, пока не понимая, о ком или о чем, вообще идет речь и хотел прямо спросить об этом, но мой собеседник опередил меня.

– Я говорю о том парне, которого вы только что оперировали, с ранением в ногу, – уточнил Гленн Миллер.

Да, это был именно он, я уже много раз видел его портрет на афишах еще дома, в Нью-Йорке. Наверное, мне следовало бы удивиться или хотя бы немного оторопеть, ведь я встретился лицом к лицу с одним из самых популярных музыкантов нашего времени, но я был настолько уставшим, что смог только немного приподнять левую бровь в знак удивления.

– Доброй ночи, капитан. Да, у него легкое ранение по касательной: сухожилия, артерии и другие важные элементы не задеты, через несколько дней он уже сможет подняться, а еще через неделю полностью встанет на ноги.

– Простите, я не представился. Капитан Гленн Миллер, руководитель прибывшего вчера военного оркестра, – начал представляться Миллер, но я немного неуклюже перебил его, сказав, что узнал, что очень рад знакомству и представился сам.

Молодой парень, которого я оперировал, оказался трубачом из оркестра, поэтому Миллер и пришел в госпиталь, как только узнал о случившемся, – оркестр квартировал совсем рядом, тут же, на Слоун-стрит. Он был очень рад, что его товарищ сильно не пострадал: во-первых, они просто были приятелями, а во-вторых, (и мне показалось, что это был наиболее важный момент) такому трубачу не найти быстро замену и в мирных Штатах, а уж тут, на войне, и думать нечего.