На виртуальном ветру

Повторю, обнажу — повторю не слова, обнажу — МЫСЛЬ: великолепный реванш звучащего слова, великолепное — на мгновение — второе пришествие Слова.

Многие, очень многие любили, а потому и понимали Гойю, Гойю — живописца, графика, Гойю молчаливого, молчащего, Гойю беззвучного. Понимали, любили Гойю — глазами. Но никто не понял так точно Гойю кричащего. Голос Гойи. Колокол Гойи. Горло Гойи. Никто не услышал так точно — и не передал нам так точно — Гойю звуком. Никто его так не открыл нашему УХУ, уху нашей души, уху нашего сердца.

Парфен — князю Мышкину: „Я голосу твоему верю…“»

Я рад безмерно подарку, и такому! Но все же на радостях замечу: мне кажется, не может быть победы — глаза над ухом, носа над большим пальцем, наших над чеченцами или наоборот.

Ведь он живопись услышал, какая ж тут победа над живописью?

«Письмо — как письмо. Беспричинно. Я в жисть бы таких не писал», — вспоминаются строки поэта.

* * *

Вместо ответа заклеиваю обратно в его конверт свою книжку «Casino Россия», предварительно нарисовав на ней вместо посвящения большое ухо, вернее, акупунктурную схему его. В мочке уха находится — точка, заведующая зрением. Там я рисую глаз и точку зрачка.

Глазухо.

И подписал: «Юре, чтобы глаз не глох, а ухо не слепло».

Услышать через глаз — это общая победа и музыки и живописи.

Заклеив конверт, я иду до дома Карякина, на улицу Тренева, 6. Там я когда-то раньше жил.

С Новым годом, Юра, спасибо.

С новыми прозрениями тебя.

Есть русская интеллигенция?

Думается, что для России самым серьезным в минувшем веке явилось изменение менталитета интеллигенции.

Генетически интеллигенция — это одиночки, чей интеллектуальный путь озарен состраданием.

Есть русская интеллигенция?
Вы думали — нет? Но есть.
Не масса индифферентная,
а совесть страны и честь.

Почему в глухие 70-е годы нельзя было опубликовать эти наивные строчки ни в одном из периодических изданий? Только в «Новом мире» стихи эти набрали, а потом выбросили из верстки. Пришлось прятать в книгу среди других стихов.

Термин «русская интеллигенция» тогда был запрещен. Интеллигенция могла быть только советской. Или гнилой, выражавшей официальный тезис, что «интеллигенция — это говно».

Над городами висел всегда умилявший меня слоган: «Партия — ум, честь и совесть нашей эпохи». А тут не говно, а честь и совесть.

Но все это, и даже строчки:

…есть пороки в моем Отечестве, —
зато и пророки есть…

лишь внешние мотивы запрета, понятные запретителям.

Главными пороками стихотворения были имена пророков: Рихтер, Аверинцев. Это не входило ни в левые, ни в правые ворота. «Поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан». Бездарные советские поэты и бездарные поэты антисоветские пылко прикрывались этой «гражданственностью». Но дело в том, что истинная гражданская роль поэта заключается в том, чтобы быть прежде всего  п о э т о м, витамином духовности.

Бесчестно называться поэтом и писать посредственные стихи. Бессовестно называться экономистом и проваливать экономику. Бесстыдно брать власть и не просчитать на два хода вперед. Политизировавшись, интеллигенция наша теряла главное свое качество, свой смысл для общества — интеллектуальную профессиональность.

Интеллигенция,
как ты изолгалась!
Читаешь Герцена,
для порки заголясь…

И до сих пор у нас царит совковый подход: если раньше интеллигент был плохой человек, то теперь интеллигент — любой хороший человек. Послушайте: рабочий — лучший интеллигент, крестьянин — лучший интеллигент, отзывчивый на боли мира, урка с мировыми связями — лучший интеллигент. Прачки, сторожа, официанты — тоже лучшие интеллигенты. Эта умиленность унижает, ведь рабочий — это прежде всего хороший рабочий.

И разве интеллигенция виновна в кровавых разборках нашей страны? Расстреливали образованцы, а не Менделеев, не Булгаков. Русскую интеллигенцию кто только не уничтожал, и она сама не отставала в самоуничтожении. Может быть, в этом сказался некий русский мазохизм — кто, кроме нас, вопит на весь мир о своих язвах? Хлыстовство какое-то.

«Вы не член Коммунистической партии, вы хотите партию беспартийных создать», — искренне возмущался мой кремлевский оппонент. Но дело в том, что любая партия, любой благородный Конгресс нивелирует смысл интеллигентов — прежде всего одиночек, личностей.