На военных дорогах

Остановились на месте, стали осматриваться. Видим, метра через полтора — опять мина, немного подальше — еще одна. Так они и закопаны, как положено, в шахматном порядке, поперек насыпи метра через полтора, а вдоль насыпи — через два. Снег сошел — они и показались на свет. Кто их там закопал в прошлом году — немцы ли, наши ли, — неизвестно; известно только, что попали мы на минное поле и прошли по нему метров сто, не меньше. Как мы тогда не подорвались, непонятно. Хоть раз, а кто-нибудь из нас троих наступил на нее, змею. Скорей всего, я так думаю, нас мороз сохранил: грунт был мерзлый, крышки крепко припаяло к земле, сковало морозом, не позволило прогнуться под ногой. Однако дело серьезное. Одна не взорвалась, на это нельзя надеяться — вторая вполне свободно может взорваться. К тому же не все крышки видны; многие землей присыпаны. Вот стоим мы, словно на горячей плите, обдумываем, как быть. А ситуация такая: наверху, на насыпи, значит, мины, справа — откос и канал, там уже вода у закраин, слева — кустарник, там тем более мины. Стоим, думаем, куда двинуться. Василий Павлович говорит:

— Смотрите, как хорошо видны наши следы на заиндевевшей земле. Давайте вернемся по старым следам — только на всякий случай дистанцию друг от друга надо держать, — по следам вернемся и пойдем в роту низом.

Павел Васильевич говорит:

— Правильно. Если мы будем точно ступать на прежние следы, вернемся без всякого риска. Но, я думаю, можно и вперед идти: вон по той тропке.

И правда, вдоль бровки насыпи стояли телеграфные столбы, и мимо них тянулась тропка. Павел Васильевич пенял, что тропку проторили связисты, когда вешали провод; значит, можно и нам идти: тропка испытанная, обжитая.

Посовещались и пошли вперед. В общем, в штабную землянку первой роты я их доставил благополучно и воротился к командиру батальона. Доложил ему, как положено, что приказание его выполнено, а потом детально рассказал про разговор на минном поле. На этом дело и кончилось. Вечером, смотрю, вышел приказ. Василий Павлович назначен командиром взвода, а Павел Васильевич — помпотехом. «Ну, думаю, пришлось все-таки товарищу Алексеенко принимать решение без базиса».

Много времени прошло с тех пор, а вот вспомнил я этот факт и задумался. Может быть, был все-таки базис? Глядите сами: два человека, снаружи совсем одинаковые, попали на минное поле. И тут раскрылся ихний характер. Один первым делом задумался, как бы податься назад. А второй не потерял из виду цели. Раз решено идти вперед — значит, надо идти вперед. Бывает так и в гражданской жизни: переходит, например-, пешеход дорогу, а на него из-за угла выворачивает машина. Сколько раз я видел: добежит человек до середины, а потом замечется — и назад. Только шофера с толку сбивает. Другой перебежит спокойно и идет, куда шел. А этот замечется — и назад.

Может, товарищ Алексеенко понял, у которого из них тверже характер? Впрочем, точно не могу знать — наш командир батальона лишних разговоров не любил и со мной по этому вопросу не советовался.

ПОДГОРКИ

— До сих пор с добрым сердцем вспоминаю я одного человека, с которым надолго свела меня война. Человек этот — товарищ Туликов — служил в нашей роте политруком. Был он молодой, лет двадцати пяти, не больше, а имел высшее образование и авторитетно говорил по-немецки. Книжки он прочитал, наверное, все, какие напечатаны, и, когда спорил с самим комбатом, товарищем Алексеенко, по историческим вопросам, почти всегда верх был его.

Политзанятия и текущие информации товарищ Туликов проводил без всякой подготовки и без тетрадки и, несмотря на это, говорил гладко, как по-писаному — хоть в газете печатай. И не то говорил, что в голову придет, а привлекал достоверные факты, например битву про Бородино или пепел Димитрия Самозванца… И все к месту, куда что ложится. Рассказывает, к примеру, про патриотизм и поясняет, как московские люди зарядили в пушку пепел Самозванца да и выпалили в ту сторону, откуда он с захватчиками пришел. Все года и цифры знал товарищ Туликов назубок. Когда Суворов родился, когда Кутузов — все знал. Даже какого-то Фета, и то год рождения знал. И не только год, а даже месяц и число по старому и по новому стилю. Из Гоголя шпарил, не запинаясь: «Русь, куда же несешься ты, дай ответ…» — и дальше, до самого конца.

Первое время солдаты смотрели на него, как на диковину, задавали разные вопросы, чтобы проверить, собьется или нет. Да где там! Разве его собьешь. Спрашивают, к примеру, сколько в Лондоне народу живет — знает. Когда Америку открыли — знает. Только не мог сказать, сколько звезд на небе и когда союзники второй фронт откроют, а то все знал.