На военных дорогах

Видно, Раиса Захаровна наговорила им, как я выволакивал ее из-под обстрела, да столько к этому напристегивала фантазий, сколько могут придумать только одни сердечные женщины.

☆

ТЕБЯ ВИДИТ ПРОТИВНИК

Вчера полковнику К. было приказано доложить нам лекцию по инженерному оборудованию местности.

Лекция была построена доходчиво, умело, в соответствии с возросшими, требованиями. Материал, оживленный примерами из художественной литературы и личного боевого опыта, неплохо усваивался курсантами. В ходе лекции полковник рассказал о двух саперах, которые во время Великой Отечественной войны делали проходы в проволочных заграждениях противника. Их обнаружили, осветили прожектором и начали обстреливать. Однако они, как и подобает советским воинам, с честью выполнили боевую задачу и возвратились к своим.

Вечером в кухонном наряде на обсуждение был поставлен вопрос: как чувствовали себя эти саперы под лучом вражеского прожектора? Что было трудней: резать проволоку или бороться с ощущением животного страха? Дружески заспорили.

Степан Иванович слушал, слушал, да вдруг и перебил спорщиков:

— Тут так случилось, — начал он. — Еще в первом году войны наградили меня медалью «За отвагу». А получить я ее долго не мог, потому что время тогда было горячее и член Военного совета ехать в нашу тыловую часть из-за одной медали, конечно, не торопился. Вот и вышло: в газетах написано, что я при медали, а сняться, к примеру, на карточку, чтобы грудь блестела, не могу. А вы сами небось понимаете — первая медаль для солдата все равно, что для бабы первенец. Ну ладно. Вот однажды вызывает меня командир роты и говорит: «Сейчас член Военного совета поехал на передовую, в дивизию, вручать награды. Поезжай, Степан Иванович, туда, и ты получишь».

Ну что ж, я, конечно, подшил чистый подворотничок, на пеньке побрился, снежком, как говорится, умылся и отбыл в штаб второго эшелона.

А нас там, таких кавалеров, как я, скопилось шесть человек. Кому медаль положена, кому — орден. Подали нам старенький военторговский грузовик-полуторку. Машина обстрелянная, бывалая, а шофер новенький, румяный парнишка, только что прибыл воевать откуда-то из-под города Кирова, прямо от папы-мамы да к нам на фронт. — Звать его, как сейчас помню, Коля. Вид у Коли был бравый, когда он заправлял полуторку, но мне-то видать, что весь этот строгий вид напущен оттого, что он боится на передовую ехать. Боится выезжать из второго эшелона.

— Ехать так ехать, — нервничал Коля. — Давай, пехота, забирайся в кузов. На бортах не сидеть, на ноги не становиться.

Командует он этак, а сам поеживается.

Сели мы и поехали. Ребята в кузове, а я рядом с Колей в кабинке, чтобы дорогу объяснять.

А дорога известно какая — местная коммуникация.

Сперва ехать просторно. Проезжая часть гладкая, культурная. Грейдер сгребает снег на сторону, спуски посыпаны песочком, у развилок стрелки: «хозяйство такого-то». Девчата-регулировщицы, чистенькие, модные, в шапках на одно ухо, беседуют с офицерами, которые дожидаются попутных машин, на гражданские темы. Спокойно.

Дальше к передовой — теснее. Регулировщики немытые, серьезные. Только остановишься у мостика в радиатор долить, уже вылезает откуда-то из-под земли сердитый дяденька, флажком машет: «Давай, мол, не стой, проезжай».

А еще дальше — и регулировщиков не видать, и дорога самодельная. Глядишь, в колеях чернеет свежая воронка, тепленькая еще, снегом припорошенная, в кювете — убитая лошадь. Надо пробивать объезд, а по бокам прутья натыканы. Туда забираться нельзя — мины. Людей совсем не видать. Проскочит какой-нибудь генерал в эмке, утыканной елками, — и снова нет никого. По сторонам сосны да снег, да сбитые пургой прутья. Попадется, бывает, пустая изба: крыльцо заметено сугробами, окна открыты, на стеклах бумажные кресты налеплены, а хозяева — невесть где.

Вот мы и ехали по такой дороге. Тогда на передовой наступила передышка. Тихо было, как ночью, и эта тишина переднего края беспокоила нашего Колю всего больше.

Как сейчас вижу: сидит парень, вцепившись в баранку, вертит головой по сторонам, как молодой петушок, да то и дело спрашивает:

— Почему не стреляют? Что же это за война, когда не стреляют?.. Далеко еще?

Потом, когда увидал воронки, стал инструкцию читать:

— Если что, говорит, паники не устраивай. В крайнем случае будем пробиваться к цели под огнем неприятеля. Далеко еще?

И жалко мне его, и смешно, конечно. Неужели, думаю, и я таким был?

Ну, ладно. Выезжаем мы из леса на горку, на чистое место. Выезжаем на горку, и вижу я, к осине фанерка прибита. Кривая такая фанерка прибита, а на ней написано: «Тебя видит противник». Буквы выведены аккуратно, по-печатному, только последняя буква — «к» получилась маленькая, видно, художник плохо высчитал место.