На войне и в плену. Воспоминания немецкого солдата. 1937—1950

Торговля в лагере, разумеется, категорически запрещалась русскими. Наступил день, когда мыльный пузырь торговли лопнул и импровизированный рынок закрылся. Ничего не подозревающие «коммерсанты» попали в руки офицера охраны, который в самый разгар базарной торговли конфисковал у них товар и бесплатно распределил его среди других обитателей лагеря. Один из наших товарищей, который демонстрировал особенно сильные способности к большому бизнесу и считался на рынке настолько преуспевающим дельцом, что должен был вскоре превратиться в «лагерного Рокфеллера», был приговорен к двум неделям тяжелых работ и одиночному заключению. Лагерное начальство шутило, что это должно было помочь ему в дальнейшем усовершенствовании системы торговли. После этого наши «лагерные евреи», как мы их называли, решили свернуть свои спекулятивные операции и залечь на дно. Но самые упрямые обитатели «корпуса дистрофиков» продолжали продавать свои пайки и изыскивать для себя то, от чего отказывались другие военнопленные, чем и питались. Они собирали картофельные очистки, гнилые капустные листья и прочие отходы. От поедания всего этого на их лицах и конечностях появлялись язвы. Бедняги выглядели настолько ужасно, что на них было просто жалко смотреть.

Мы называли таких завсегдатаев помоек «двуногими свиньями». Они продавали свои пайки не для того, чтобы получить взамен табак или другие «предметы роскоши». Их единственной целью было постоянно поддерживать себя в состоянии, которое гарантировало им то, что их не привлекут к работам. В то время как большинство из нас стремилось выздороветь или сохранить здоровье, эти люди хвастались друг перед другом размером своих болячек. Я искренне презирал этот сброд, однако существует поговорка, что самый тупой крестьянин собирает самый крупный картофель. К нашему изумлению и досаде, наступил день, когда всех этих симулянтов собрали и отправили обратно на родину как негодных к принудительному труду.

Всем остальным тогда показалось, что справедливости просто не существует. Что же оставалось делать нам, оставшимся? В отчаянии или из желания поскорее вернуться к своим семьям многие хорошие работники тоже вскоре предпочли превратиться в «двуногих свиней». Если таким был путь домой, они решили воспользоваться им. Они отказывались есть нормальную пищу, питались мусором и очень скоро сами превратились в дистрофиков. Однако к этому времени русские сумели докопаться до причины произошедшего с их предшественниками и подстраховаться от повторения подобного в будущем. Новых «свиней» без колебаний сразу же отправили из лагеря, но не по домам, а в Сибирь. Каждый получил пятилетний срок заключения, что должно было послужить уроком для следующих поколений пленных, решивших избрать для возвращения домой путь обмана, а не добросовестного труда. И эта судьба постигла немало хороших людей.

Как оказалось, справедливость все-таки существовала, она не умерла, а просто ненадолго задремала.

Глава 14 ЖИЗНЬ В КОЛХОЗЕ

В качестве меры по борьбе с дистрофией часть ослабленных пленных была отправлена в лагерный колхоз, расположенный у деревни Лубки. Предполагалось, что там они будут задействованы на самых легких работах. Доктора рекомендовали, чтобы эти люди работали в щадящем режиме максимум по шесть часов в день, однако на самом деле им пришлось тяжело трудиться по двенадцать—четырнадцать часов ежедневно. Тех, кто пытался сопротивляться, избивали. В результате несколько человек решились на побег, но это совсем не воодушевило тех из нас, кто остался, поскольку мы не понаслышке знали, что ни один из побегов не был успешным.

Я очень боялся, что и меня отправят в Лубки, и начал планировать третью попытку бегства. Но так случилось, что мне вернули третью рабочую категорию и направили в другой лагерный колхоз, в деревню Цибульники, примерно в пятнадцати километрах от Смоленска. Здесь, как выяснилось, условия жизни были совсем другими. Меня и двух моих товарищей поселили в крестьянской семье, члены которой относились к нам как к лучшим друзьям. Глава семьи отсутствовал. Как вскоре выяснилось, он отбывал двухлетний срок наказания в Сибири. Его жене пришлось самой растить троих детей. Достаточно было посмотреть на них, и сразу становилось понятно, что все они страдали от жесточайшего голода и нищеты. Женщину звали Маша. Она была еще довольно молода, но выглядела постаревшей и усталой. Мы провели с ней много времени в беседах. Мне было действительно интересно все, что она рассказывала, а она нуждалась в том, что кому-то можно было доверить свою историю. Так я узнал, что деревянный дом, где они жили, принадлежал семье. Когда я выразил свое удивление этим фактом, Маша пояснила, что власти не интересовались деревянными строениями. Но если бы кто-то решил построить дом из камня, такое жилище сразу же становилось государственной собственностью и человек, построивший его, превращался просто в нанимателя, которому государство позволяло проживать в этом доме.