На войне я не был в сорок первом...

И когда я застонал от этой тугой повязки, Рая удивилась и спросила:

— Это ты, Сазонов, условно стонешь?

— Условно, условно, только разбинтуй, пожалуйста, поско­рее, — прохрипел я.

— Не могу — у меня еще не приняли мою работу.

Пришлось мне минут тридцать дожидаться, пока к моим носилкам не подошел врач. Он ощупал повязку со всех сторон и сказал: — Я удивлен, что этот условно раненый остался живым. Вы же, девушка, задушили его бинтами.

Я с трудом приоткрыл один глаз и увидел слезы на глазах Раи Любимовой. Тогда я пересилил себя и прошептал:

— Мне, доктор, было очень хорошо. Поставьте ей отлично. Никогда не забуду взгляда, которым наградила меня Рая.

За этот взгляд и не такие пытки можно было бы перенести.

Воронок бродит за мной по крыше, словно тень, и рассу­ждает вслух:

— Говорят, фашисты такие зажигалки придумали, от кото­рых человек сразу слепнет. Вот будет номер, если к нам такая упадет!

— По теории вероятности на нашу крышу зажигалка мо­жет упасть один раз за сто лет, — сухо сообщаю я.

На этот раз Воронок охотно принимает мою теорию. Почув­ствовал, что я рассердился на него.

Прямо над нами повисает осветительная ракета. Становится светло как днем. Фашистскому летчику теперь видны многие дома вокруг. Напротив нашего училища — старинный мона­стырь, напоминающий своими стенами и церквушками Кремль в миниатюре. Нас отделяет от монастыря только Яуза, кото­рую сверху можно принять и за Москву-реку.

Настоящий Кремль замаскирован так, что гитлеровским летчикам трудно его найти. Мавзолей Ленина закамуфлирован под небольшой домик.

На том берегу Яузы — крутой откос. На нем вдруг вспыхи­вают десятки бенгальских огней. Только это не безобидные палочки, которые жгут у новогодних елок, а кое-что поярче: горят зажигательные бомбы, расплескивая пламя по траве от­коса.

— Совсем рядом, — шепчет Сашка.

И в эту же минуту две зажигалки падают к нам. Одна из них, разбив деревянный щит, катится к самому краю крыши. Она застревает у желоба. Я подбираюсь к ней со щипцами и, чуть отвернув в сторону лицо, сбрасываю зажигалку во двор. Там её сразу же засыпают песком. Вторая бомба подожгла кры­шу. Мы с Воронком хватаем по ведру с водой и мчимся напере­гонки к очагу пожара. Выливаем ведра — и снова к бочке.

— Постой! — кричу я. — Лучше сначала песком забросать. Мы тянем ящик. В одной руке у меня — совковая лопата.

Подцепляю как можно больше песка. Несколько бросков — и огненные брызги уже не расплескиваются вокруг. Пахнет гарью, дым попадает в легкие, и мы, как по команде, начинаем кашлять.

Появляется Нина Грозовая.

— Все в порядке? — спрашивает она.

Воронок не успел спрятаться за бочку, но Нина не обра­щает на него никакого внимания. Ей сейчас не до этого.

— Одну потушили и одну скинули во двор, — доклады­ваю я.

Задрав головы, мы смотрим в небо.

— Вроде больше не будет, — говорит Нина, — он их много на откос сбросил. Целыми пачками швырял.

Мечутся по небосклону лучи прожекторов, зенитки грохо­чут не умолкая. Один из лучей неожиданно застывает. Сереб­ряным комариком сверкает в нем самолет. И вот уже много лучей держат его в своих невесомых пальцах. Комарик пытает­ся вырваться, но лучи не выпускают его, следуют за ним, пере­давая его новым и новым лучам.

— Попался, — удовлетворенно произносит Нина, — теперь его наверняка собьют.

Она глядит на Сашку и вдруг спрашивает:

— А ты как сюда попал?

— Прибежал на помощь, — храбро врет Сашка.

— Он тушил вместе со мной... Как бы, Нина, зачислить его к нам?

— Раз отличился — придется зачислить, — соглашается Нина.

Сашка улыбается во весь рот и тут же начинает клянчить:

— Рукавицы бы мне. Они все же геройский вид придают. Погляди на Сазонова — настоящий пожарный.

— Получишь и рукавицы, — обещает Грозовая, — и благо­дарность за смелость.

— Видал? — прищелкивает языком Воронок, когда Нина уходит. — А Калугин в щель меня хотел засадить.

После отбоя мы долго не можем заснуть. Андрейка тоже потушил две зажигалки. А ребятам на верхней крыше ничего не досталось. Они только наблюдали, как мы расправлялись с этими бомбочками. Нашу вторую Сашка притащил в ком­нату. Она лежит на столе, напоминая пузатую дохлую рыбину.

— Сохранить бы ее для потомков, — задумчиво говорит Во­ронок.

— В мусорном ящике ее место, — заявляет Андрейка.

— Ну, не скажи. Я завтра оттащу ее в красный уголок. Пусть ребята видят, что ничего страшного в ней нет.

— Похвастаться захотелось? — подковыривает Андрейка.

— Много ты понимаешь. Меня вот Грозовая сразу в пожар­ные определила, а ты считал, что я только в щели сидеть гожусь.

— Спи, балаболка, — беззлобно говорит Андрейка, — с утра на работу надо.

Я лежу с открытыми глазами, вновь и вновь переживая сегодняшний вечер. Жаль, что мало зажигалок нам досталось. Оказывается, с ними не так-то уж трудно справиться. Мы вполне могли бы потушить штук по десять. И тогда, возможно, о нас написали бы в газете. Сообщали же о мальчишке, кото­рый погасил восемнадцать зажигалок.