На войне я не был в сорок первом...

— Надрали, — подтверждает Воронок, — совершенно ни за что надрали.

— «Ни за что»! Больницу кверху ногами поставил. Врача чуть до инфаркта не довел. Он и так у нас еле ходит — с тех пор, как его на фронт отказались послать. А ну, брат не брат, а закругляйся. Там вон еще люди ждут. Пущу одного — и на сегодня хватит. Пускай в другой приемный день приходят.

Она подталкивает Воронка к выходу. Он разводит руками и говорит:

— До свиданья, братишка! Завтра я снова к тебе прорвусь.

— До свиданья, Воронок! Прорывайся!

Последним в этот день ко мне пустили Андрейку. Маруся откуда-то притащила для него стул — на табуретку не захотела сажать.

— Благодарю вас, — как взрослый, сказал Андрейка, и Ма­руся расцвела маковым цветом. — Уничтожай припасы-то, — посоветовал мне Андрейка, — скорее на ноги встанешь.

— Да уж навалюсь сегодня! И с соседями поделюсь. Не пропадать же такому добру.

— Обрадовать тебя? — спрашивает Андрейка.

Разве о таких вещах спрашивают?

— Тебя наградили часами. Именными. Завтра вручат. Пря­мо в больнице.

Часы — это здорово. Я всю жизнь мечтал о часах. Как-то человек больше себя уважает, когда на руке у него тикают часы и он в любое мгновение может узнать, сколько сейчас времени. И даже ответить, если его спросит об этом прохожий. До сих пор на вопрос о времени я всем отвечал приблизитель­но. Теперь, значит, стану отвечать точно. Хорошо! Отныне не буду тратить даром ни одного часа, ни одной минуты. В вечер­нюю школу поступлю — в восьмой класс.

—И это не все еще, — выкладывает новости Андрейка, — такой еще есть сюрприз, что ни за что не угадаешь.

Маруся смотрит на него как на бога. А говорят еще, что не бывает любви с первого взгляда!

— Вернулись обратно ребята из общежития? И с ними Нина? — спрашиваю о самом затаенном. Очень мне хотелось, чтобы и она была при моем вступлении в комсомол.

— Нет, — хмурится Андрейка, — их уже не вернут. В Сверд­ловск их повезли.

— Ну что же? Говори!

— А то, что твой портрет — на Доске почета. Вот что!

Действительно, сюрприз! Сердце у меня начинает коло­титься как сумасшедшее. Значит, считают меня настоящим ра­бочим. Но почему меня одного?

— А твой, Андрейка?

— Ну, и мой. Да и Сашкин тоже. Все трое и, как все­гда, вместе. А рядом со мной на Доске почему-то Зоя Голубева. Словно судьба знак подает, что быть нам всю жизнь вместе.

— Судьбы нет. И бога нет, — сухо произносит Маруся.

Бедная! Не может же Андрейка разорваться на две поло­винки. Он никогда не был таким влюбчивым, как мы с Ворон­ком. Если уж полюбил, то, видно, и впрямь на всю жизнь.

— Как Рая там поживает?

— Большой привет тебе передавала. Не ожидала, говорит, что Сазонов способен на что-нибудь, кроме стихов.

Способен, Раечка, способен! Ты еще вспомнишь Алексея Сазонова и когда-нибудь пожалеешь о ледяном презрении, ко­торым ты одаряла меня. Не повезло мне с первой любовью. На­верное, редко кому везет с ней. Для этого надо быть счастлив­чиком. Или таким красавцем, как Андрейка. Впрочем, Рая и в нем никогда не находила ничего особенного. А я-то всегда знал, что Андрейка — самый настоящий человек. Скромный, добрый, трудолюбивый. И очень честный. Вот и спрошу-ка я его, сколько денег назанимал Сашка.

— Занял? Да ни копейки он не занял, — удивляется Анд­рейка.

— Откуда же все это? — Я киваю на тумбочку.

Друг мой растерянно смотрит на Марусю, словно ждет от нее поддержки. Но Маруся молчит. Она думает о Зое Голубевой. А может, о женихе.

— Разве Сашка ничего не говорил?

— Ничего. То есть мялся чего-то...

— Он же аккордеон загнал. Пошел на Тишинский — в за­гнал. «Мне, говорит, батька привезет из Берлина еще получше. А пока на училищном буду пиликать».

Ах, Воронок, Воронок, забубённая головушка! Как распла­чусь я с тобой за все? Да и нужно ли думать сейчас об этом! Как он сиял тут, сидя рядом со мной.

На душе у меня становятся тепло и радостно. Вот выйду на больницы, и в тот же день будем поступать вместе с ним в ком­сомол. Вместе!

До самой старости, до седых волос мы будем гордиться тем, что в наших комсомольских билетах будет сказано: «Время вступления — год сорок первый... Город — Москва...»

1962—1965 гг.  Москва