На войне как на войне. «Я помню»

– Гоняли нас немцы по степи и постепенно истребляли. Облавы с собаками… Блокнот с кодами я закопал в землю уже на второй день. Сначала нас было трое, потом образовалась группа из 12 десантников. Первые четыре дня нам удавалось уходить от облавы, а потом наше везение кончилось. Три дня подряд мы пробивались с боем через сжимающееся кольцо преследователей, но получилось так, что нас зажали на узком участке. Вышли оврагами всего четверо. Наткнулись на группу комбата майора Жерносекова, примерно семьдесят человек. Через день нас немцы снова обложили со всех сторон. Казалось, уже все – хана. Кто-то из лежащих рядом со мной десантников крикнул: «Комбат застрелился!» После войны на ветеранскую встречу приехала жена Жерносекова. Я рассказал ей об этом бое. Она не хотела мне верить, говорила, что ее муж не мог застрелиться… Мы стояли с ней и плакали вместе… В том бою я уцелел. Мы снова прорвались, но в группе оставалось 14 человек. Среди нас один офицер, командир пулеметной роты, и опять мы прятались, опять отстреливались, опять прорывались к Днепру, но это все выглядело форменным самоубийством. Еды нет, воды нет, питались кукурузой и картошкой с полей, но костров разводить мы не могли. Боеприпасы брали у убитых. Нельзя было войти ни в одно село, везде нас ждали засады. Мы нигде не слышали звуков боя, похожего на прорыв с фронта в нашу сторону. Пойманных десантников немцы и власовцы-казаки вешали на телеграфных столбах вдоль дорог. На повешенных были таблички: «Привет комсомольцам от власовцев».

– Писатель Вадимов в своей художественной книге «Генерал и его армия» описывает, как власовцы пленили одного из десантников. Предложили ему остаться у них на десять дней, и если он захочет уйти к своим, то, мол, «скатертью дорога». Десантник через 10 дней был ими отпущен, вернулся, переплыв Днепр, к своим, и тут его злые особисты арестовали и так далее. Полный бред, по моему мнению.

– Болен, что ли, этот ваш писатель? Это когда это власовцы кого-то пожалели? Знаете, что они сделали с ранеными десантниками на одном из участков высадки? Собрали раненых вместе, облили бензином и живьем сожгли. Мы через два дня после этой трагедии видели, что осталось от наших товарищей… В облаве на нас участвовали немцы, с танками и самоходками. Далее: власовцы, местные полицаи и солдаты Туркестанского легиона. Я это знаю точно, мы же видели, кого мы убиваем и кто убивает нас…

– Как вы попали в плен?

– Окружили нас на рассвете… Мы были в овраге. Немцы с двумя «самоходками» и человек двести всякого сброда: власовцы-казаки, легионеры, немецкая пехота. Кричат нам по-русски: «Десант! Бросай оружие! Выходи сдаваться или сейчас всех порубим в мелкую сечку!» Мы смотрим – полное окружение… Патроны еще были, но гранаты давно кончились. Нас было чуть больше десятка.

Что делать?! Стреляться? Идти на прорыв? Тут не прорвешься… Мы так устали за эти дни беспрерывной погони за нами, что приняли бы смерть как избавление, настолько мы были измучены и истощены… Смотрим на ротного, а он смотрит на нас… Ротный вытащил диск из автомата, проверяет, сколько патронов осталось у него. Среди нас был санинструктор моего дивизиона, туркмен Мирзоев. Высокий парень, свободно говоривший по-русски и вроде успевший до войны закончить пару курсов института. Мы были хорошо с ним знакомы до выброски и приятельствовали. Он знал, что я еврей. Столкнулся я с Мирзоевым, когда мы влились в группу Жерносекова. Вдруг Мирзоев бросает карабин, поднимает руки и идет из оврага на дорогу, с криком «Сдаюсь! Не стреляйте!»…Через пару минут Мирзоев кричит с дороги – «Лихтерман, выходи! Лихтерман!» Вот, думаю, сука, меня предал, жизнь себе покупает! Лейтенант наш достает из гимнастерки документы и начинает закапывать их в землю. Все последовали его примеру. Я не смог в то мгновение выстрелить себе в голову… Из карабина попробуй застрелись… Начали бросать на землю патроны, оружие… И мои товарищи по одному поднимались из оврага. Я пошел после всех, думая, что это мои последние шаги по этой земле… Хочу сразу сказать – НАША ГРУППА НЕ ВЫШЛА С ПОДНЯТЫМИ РУКАМИ! Запомните это!