На войне как на войне. «Я помню»

– Да. Вскоре был издан приказ о борьбе с насилием и мародерством, за это стали расстреливать на месте. Только войска заходили в очередной город, еще бой не затих, как сразу появлялись патрули «по борьбе», в каждом: офицер и два автоматчика. Какой-нибудь солдатик тащит чемодан с барахлом, нарывается на такой патруль – так иногда могли сразу расстрелять на месте как «мародера». Порядок наводили железной рукой, но до нас, до разведчиков, эта «рука» добралась последней… Но и после этого приказа еще долго происходили дикие случаи. Пятнадцатого мая 1945 г. все бойцы нашей разведроты стали свидетелями одного трагического эпизода. Наша рота расположилась в доме на отшибе, прямо возле трассы. Два пьяных офицера из пехоты, капитан и старший лейтенант, пытались рядом с дорогой, в кювете, изнасиловать молодую немку, но она отбивалась, вырывалась и убегала, а офицеры, «пьяные в стельку», с трудом ее догоняли. Мы не вмешивались, только обсуждали между собой, получится у них или нет. И в это время на дорогу выехала колонна из нескольких легковых штабных машин и два «студера» с охраной. В одной из машин находился очень большой чин. Фамилию его я называть не буду, это был известный в армии человек. Если скажу фамилию, то нас с вами потом на пару сразу заклюют и слюной забрызгают, и с воплями обвинят в желании опорочить честное имя одного из героев ВОВ. Лучше обойдемся без лишних уточнений. Колонна остановилась, немка как раз перебегала через дорогу, спасаясь от насильников. Этот начальник вышел, посмотрел, понял, в чем дело, и приказал повязать своей охране этих двух офицеров и подвести к нему. А ребята эти, офицеры, были настолько пьяны, что даже «лыка не вязали» и вряд ли они понимали, перед кем их сейчас поставили… Он лично расстрелял этих двоих из своего пистолета и приказал: «Зарыть, как бешеных собак!» Колонна поехала дальше, только одна машина с порученцем или адъютантом (кем он там был?) осталась стоять на месте. Полковник-порученец прошел 15 шагов до расположения нашей роты и приказал нам взять лопаты и зарыть тела возле дороги, запретив даже забрать у убитых документы. Нам позволили только вытащить из кобур личное табельное оружие этих офицеров, которое тут же было передано порученцу. И полковник оставался рядом с нами, пока мы полностью не выполнили его приказ…

– Вы считаете подобные меры оправданными?

– Нет. Это было слишком жестоким наказанием. Но карательные органы в конце войны в Германии «работали на всю катушку». Просто вот пример «борьбы с дезертирами». Пошла в 1945 г. такая «мода», солдаты дезертировали не в родные края, а самовольно оставались в каком-нибудь маленьком немецком или польском городке или селе, объявляли себя комендантами и «оттягивались по полной программе»: пьянство, женщины, жареное мясо, пуховые перины – до того момента, пока их особисты не хлопнут. Их, дезертиров, периодически вылавливали. У нас из уст в уста передавалась и муссировалась одна цифра, за достоверность которой я ручаться не могу. Говорили, что только по нашей 61-й армии за подобное дезертирство были расстреляны или осуждены трибуналами свыше 900 человек.

– Использование разведчиков роты в качестве простой пехоты как-то обсуждалось?

– Мы никогда чересчур пристрастно не обсуждали решения начальства, были обязаны выполнять приказ, даже если нам не хотелось идти на смерть из-за чьей-то спеси, желания выслужиться или тупости. Были моменты, когда приказ кинуть разведку в пехоту был сразу принят у нас с пониманием. Например, на Курской дуге.

Там просто уже некому было идти в бой. Такие были потери… Три дня наступления, и дивизия была полностью выбита. До сих пор стоит перед глазами картина, как нас отводили на переформировку. Сидим на поляне. Приказ: «32-й полк, поротно, становись!» И начинается построение. Поднимается какой-нибудь сержант: «Третья рота, становись!» К нему идут пять человек. Дальше встает лейтенант: «Вторая рота, выходи строиться!» К нему выходят семь бойцов. И когда мы видели такие дела, то злиться на комдива или на разведотдел дивизии, что не уберег нас и кинул в стрелковый бой на погибель, мы даже и думать не смели. Были моменты, что просто бросали в бой все, что было под рукой. В Белоруссии целые сутки пытались прорвать немецкую оборону в одном селе расположенном на возвышенности, постоянно атаковали, но все бесполезно, немцы держались стойко. Это был не бой, а настоящее побоище, и разведроте тогда тоже очень сильно досталось. Но приказ был не двусмысленный – взять село любой ценой. Утром мы снова поднялись в атаку, а по нам не ведут огонь. Проясняется следующее. Немцы ночью ушли из села, наверное, выровняли линию фронта. Когда мы смотрели назад, на поле вчерашнего боя, и увидели, сколько народа здесь полегло, то самим жить не хотелось. Страшная картина… А через два часа получаем приказ: «Оставить село!» И зачем столько людей положили?