– В 1943 г. мы получили установки на «Студебекерах» и «Джемси» с 16 ракетами. Я должен сказать, что «Джемси» быстро вышли из строя, а вот «Студебекеры» – прекрасные машины, я с удивлением наблюдал за тем, как машина сама себя вытаскивает во время марша через Пинские болота. Вы понимаете, надо было построить гать и пройти через болота на этих тяжелых машинах, которые постоянно застревали. Но «Студебекер» имел устройство, которое позволяло зацепиться за что-либо, и машина сама себя вытаскивала. Это было удивительное зрелище, после чего у меня появилось глубокое уважение к американской технике. Вот то, какие они присылали танки, они по отношению к нашим были слабые, к примеру «Шерман», ну неважные. Все-таки в области танкостроения мы сумели превзойти все страны мира. Я хорошо знаю немецкую технику, я открывал огонь по «Фердинандам», «Пантерам», хорошая техника, но все равно она уступала по ТТХ нашим танкам. Поэтому получилось так, что к концу войны мы имели многочисленную и более совершенную технику, чем Германия, Англия, Франция или любая другая страна. И ее было много, а до Парижа переход небольшой, можно было просто продолжить. Но настолько все хотели мира, что заниматься еще одной войной, нести «свободу» всей Европе не стали, все хотели мира, мира, мира. То же самое получилось с нашей авиацией, мы видели, как штурмовики Ил-2 были снабжены таким же ракетным оружием, как и мы. Это были современные, могучие машины, небо становилось нашим, это тоже мы чувствовали. Также я могу отметить, что усовершенствовались в годы войны артсистемы, они стали более надежными, могли в сражениях артиллерия против артиллерии уже побеждать. Поэтому трудом нашего народа были созданы удивительные виды оружия, для того чтобы добиться победы.
– Сталкивался. Это жалкое подобие, тот же шестиствольный миномет, я же минометчик, просто нет никакого сравнения и сопоставления с «катюшей». Шесть стволов, нет, жалкое зрелище. У меня одна установка имела 16 ракет.
– Оно зависело от расстояния, если это было 3–4 км, то овал был более кучный, если 7–8 км, то овал получался в два раза больше. Т. е. на меньшие расстояния была большая плотность, поэтому для уничтожения считались оптимальными 3–4 км, иначе получался слишком большой разброс. В целом точность скольжения была незначительная.
– Нет, дело в том, что мы сами старались быстро покинуть позиции, вообще командование держало нас в некотором отдалении от фронта, и мы зарывались в землю, поэтому зениток нам не придавали. Они были скорее как средство защиты пехоты, кроме того, каждый солдат был вооружен автоматом, в случае необходимости он представлял боевую единицу. Все солдаты очень хорошо владели оружием и могли создать определенное прикрытие. Когда мы попали в окружение, врылись, танки были без пехоты, так что мы превратились в пехоту. Но там получилось очень интересно, мы шли по одной из параллельных дорог, немцы отступали, они обошли нас и пошли по соседним дорогам.
– Мы могли на этой же позиции делать перезарядку, просто нас берегли, потому что мы себя обнаруживали легко с воздуха и нас могли уничтожить. Поэтому нам был отдан приказ покидать позицию после стрельбы, что мы стремительно и делали. Через несколько минут мы были уже в 10 км от позиции. Но происходили ситуации, когда говорили: «Перезарядить!» И мы делали это, на перезарядку уходило немного времени, 16 ракет надо навесить, каждая по 45 кг, машина снабжения подходит, быстро навешивали, всего занимало минуты 3–4, не больше.
– Мы много километров намотали на марше. Последовательность была такая: на первой машине ехал всегда я, и в машине шесть человек, все сидели внутри под чехлом или рядом. Внутри машины в кабине можно было спокойно сидеть троим: водитель, старшина и я. Я хочу сказать, что растягивались, восемь «катюш», восемь машин со снарядами плюс две «летучки», получалось 18 машин, а теперь представьте, если расстояние будет 50 м между машинами, то это уже километровая колонна.