Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

В состав района входил Бахчисарайский отряд, которым командовал Македонский. На какое-то время я оказался у него вроде адъютанта. Гонял он меня с всякими заданиями. Однажды пошли на операцию в Табаксовхоз. Я надумал там и заночевать. Ну, думаю, хоть раз в нормальных условиях отосплюсь, но Шувалов, он был из местных жителей, категорически воспротивился:

– Ты что? Тебя же обязательно там пристрелят! – Наверное, он был прав.

В первых числах декабря, выполняя задание у г. Чатыр-Даг, мы натолкнулись на развернувшуюся цепь противника, которую вели проводники из местных татар-националистов, очень хорошо знавших все местные дороги. Нас было всего 7 человек, мы подпустили их поближе, на 15–20 метров, и открыли автоматный огонь, бросая гранаты. Было убито 2 проводника, гитлеровский офицер и десяток немецких солдат. В этом бою особенно отличился Саша Зобнин, встав во весь свой богатырский рост, стреляя и крича: «Полундра! За Родину, вперед!» Воодушевленные первой победой, мы убедились, что можно бить фашистов и в лесу.

На другой день с помощью проводников фашисты скрытно подошли к реке Суат, где находилась партизанская база, мы начали вести очень тяжелый бой. Северский послал всю нашу группу в обход, чтобы в тыл немцам ударить, и спустя минут 30–40 мы ударили по фашистам. Увидев у себя в тылу моряков, румыны, которые составляли основную массу фашистов, в панике стали бросать оружие и бежать. Мы преследовали их до д. Биюк-Янкой (ныне Мраморное). Но в этом бою мы потеряли славного товарища Петра Минькова, нашего политрука. Мы гнали румын, они отстреливались, и попала Пете в живот пуля. У него был револьвер морской, он кобуру пальцами цапает, застрелиться хочет. Я у него пистолет забрал и сказал:

– Ты подожди стреляться, еще будет все в порядке! – Если бы у нас госпиталь был, он бы действительно живой остался бы. А у нас была только медсестра, ну что она могла сделать?!

После этого боя наш отряд расположился в глубокой отрывистой, поросшей кустарником балке. Частые метели скрывали тропинки, и враги боялись бродить по лесу. Лишь партизаны хорошо ориентировались в нем по особым приметам, деревьям, изгибам местности, лесным полянам, горным ручейкам и вершинам гор. Ежедневно наши разведчики, увязая в сугробах, одолевали по нескольку десятков километров и приносили сведения о численности и расположении противника. Мы отлично знали, что творилось в городах и прилегающих к лесу населенных пунктах, где хозяйничали немецко-фашистские захватчики. В том числе имели достоверные сведения о тяжелой жизни советских граждан оккупированного Крыма.

Немцы стремились еще до наступления весны во что бы то ни стало уничтожить партизан. В одном из тяжелых боев погиб Саша Зобнин, тяжело ранили моряка Василия Зибирова, геройски погиб Глеб Федотов, отличный парень, все время песни пел, никогда не унывал. Зобнин погиб так: он слишком любил поесть, все время кушать хотел. И вот когда мы отступали во время одного из боев, он вдруг вспомнил, что котелок на прежней позиции забыл. Вернулся за этим котелком, и его там немцы раз, и автоматной очередью полоснули. А был такой здоровый, мощный парень. Васе Стрегубову в одном из боев перебили ноги, медсестра ничего не может сделать, тогда я ему говорю:

– Вася, скоро отправим тебя на Большую землю!

– Поздно, Николай, посмотри на мои ноги!

А они у него действительно все зачервивели. Умер он от ран, как и Саша Сымыскин. Нашему отряду помогало то, что замком Щапин был очень умным парнем, прирожденным командиром, недаром курсант высшего военно-морского училища!

Приходилось все тяжелее, но катастрофический провал штурма Севастополя вдохновил нас; в течение января на дорогах, ведущих к сражающемуся городу, а также к Симферополю и Ялте, активно действовали все наши отряды. Наша группа, помимо разведывательных заданий, проводила диверсии на железной дороге и шоссе. Мы также приводили предателей на партизанский суд. В 1942 году на связь в осажденный Севастополь отправился Виктор Щапин. Израненный, подорвавшийся на минах, тем не менее он выполнил задание, но в городе он вскоре умер от ран. Несмотря на трудности, партизаны постоянно поддерживали связь с Севастополем. Однажды нам пришлось совершить нападение на татарскую д. Коуш, где окопались каратели, это была очень агрессивная деревня, ее жители с хлебом и солью встречали немцев, так что коушанцы изначально вели себя недостойно. И мы во главе с товарищем Северским пошли туда, разгорелся ожесточенный бой, и Женьку Кошкина, хорошего парня, тяжело ранило. Мы в ответ открыли пулеметный огонь, подавили коушанцев, а потом подожгли деревню, в ней много домов выгорело. Тогда еще в деревне поста карателей не было, но позже он появился, и трудно нам пришлось. Как-то у деревни Северский напоролся на засаду, его ранило, а мы рядом лежим, отстреливаемся, он потянулся за пистолетом стреляться, тогда я его за руку схватил:

– Что ты? – И кричу товарищу: – Жора, забери его, я прикрою вас.

Перейти на страницу:

Все книги серии Артем Драбкин. Только бестселлеры!

На войне как на войне. «Я помню»
На войне как на войне. «Я помню»

Десантники и морпехи, разведчики и артиллеристы, летчики-истребители, пехотинцы, саперы, зенитчики, штрафники – герои этой книги прошли через самые страшные бои в человеческой истории и сотни раз смотрели в лицо смерти, от их безыскусных рассказов о войне – мороз по коже и комок в горле, будь то свидетельство участника боев в Синявинских болотах, после которых от его полка осталось в живых 7 человек, исповедь окруженцев и партизан, на себе испытавших чудовищный голод, доводивший людей до людоедства, откровения фронтовых разведчиков, которых за глаза называли «смертниками», или воспоминания командира штрафной роты…Пройдя через ужасы самой кровавой войны в истории, герои этой книги расскажут вам всю правду о Великой Отечественной – подлинную, «окопную», без цензуры, умолчаний и прикрас. НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ!

Артем Владимирович Драбкин

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное