Читаем На войне как на войне. «Я помню» полностью

Только я приехала, это было в августе, как в сентябре началась эвакуация из Крыма. Жены летчиков должны были быть эвакуированы на Кавказ по приказу командования. У комиссара полка мать, Александра Семеновна, жила в Сталинградской области, и мне муж сказал, что я поеду к ней, буду там жить вместе с женой комиссара. Всех вывезли в сентябре, а я отказывалась ехать, хотела остаться с Ильей, но он говорил, что нельзя, тем более я была в положении. Кроме того, я же была коммунисткой, если немцы зайдут в город, меня в первую очередь расстреляют, поэтому надо уезжать. Все-таки уговорил меня Илья, я поехала в конце сентября, опять на перекладных. Каким-то кружным поездом добралась до Кавказа, вышла на какой-то центральной станции, там пересела на поезд, который шел в Сталинградскую область. Это был грузовой эшелон, при поезде был сопровождающий, еврей, шустрый такой. Он предложил мне сесть на тюки какие-то, местечко маленькое, но я поместилась. Двери задвигаются, ни воздуха, ни света. Правда, днем на остановках забегал сопровождающий, интересовался, как я, не задыхаюсь ли. Я отвечала: «Естественно, задыхаюсь. Вы, пожалуйста, открывайте двери во время остановок, душно». Также он приносил мне покушать, хлеб с маслом, еще что-то, добрый был человек. Ехали долго, особенно долго стояли на станциях, но еще не бомбили. В итоге добрались до Сталинграда, я вышла, поехала на попутной подводе на станцию Елань в 20 км от города, там жила Семеновна. У нее уже жила жена другого летчика, приехала жена комиссара полка, затем я. Семеновна всех приняла, очень добрая женщина, хорошая, хотя размещались тесно, я спала на сундуке. Это был уже октябрь 1941 г. Наши отступали, чтобы не сидеть просто так, я пошла на трехмесячные курсы медсестер при военкомате, хоть и была в положении. Во время учебы все время были на практике в госпитале, с носилками ходили, на операциях присутствовали, уколы делали. Тренировали нас как положено. Отучилась, сдала все зачеты. Меня взяли в госпиталь на работу, там я выступала среди раненых, рассказывала, читала им стихи, сводки Совинформбюро, все комментировала. Поэтому в госпитале за меня ухватились, очень обрадовались, что нашелся помощник для заместителя по политчасти. Вот у него я была как правая рука, помогала ему в работе. Так я работала, у нас в госпитале было много раненых. Питались, как могли, дрова заготавливали, тащили на себе вязанки дров, топить же надо было. Готовить негде, котелочек поставишь, три семьи, у каждой свой котелок, но на это никто не обращал внимания. С мужем переписывались, я от него получила письмо. Он меня уверял: «Не волнуйся, я буду жить. Для меня бой как игра в карты». Он был настоящий летчик-ас. Ему в апреле дали отпуск на 10 дней, я не знала об этом. Оказывается, их решили вывезти на Кавказ для отдыха, так как они воевали с первого дня, все время в бою. Илья оказался на Кавказе, попросил телеграфистку, чтобы сообщили мне телеграммой, что он приедет меня навестить к Семеновне. Вдруг я получаю извещение с почты: «Ваш муж приедет на ст. Елань, он сейчас находится на Кавказе». Приехал ко мне, он был очень боевой товарищ, неизвестно какими поездами, но добрался. Это была такая радость. Илья привез мне целый чемодан денег, все собирали летчики тем, кто выезжал на Кавказ. Там было 20 тысяч, но они тогда ничего не значили, потому что буханка хлеба стоила 200 рублей. Но мне все это было не интересно, главное, что муж приехал. Я его обмыла, вычистила одежду, хотя вшей у него не было, за ними, летчиками, хорошо следили, у них даже бани были. Такое он рассказывал, что все горело, все разбито в Севастополе, страшно. Также говорил о гибели командующего авиацией Черноморского флота Острякова. Остряков пошел в штольни, где работали женщины, изготавливали снаряды, проверить качество снарядов. И в это время разбили штольню, погиб и он, и его комиссар, хотя им было запрещено вместе находиться на таких объектах. Это была большая трагедия, хотя им не надо было туда ходить, есть другие службы, ответственные за проверку. Еще я удивилась, что летчиков кормили очень хорошо, Илья приехал такой полный, он так поправился. Еще он мне говорил, что его полк собирались перебрасывать из Севастополя в Геленджик, Илью очень волновало, как моториста забрать с собой, ведь на истребителе только одно место было. Уже тогда знали, что Севастополь будет оставлен. Пять дней побыл и уехал, я так плакала, когда его провожала, а он снова повторил: «Не плачь, не бойся, я не погибну, для меня бой как игра в карты».


Летчики и техсостав 32-го истребительного полка И.М. Цымбалюк крайний справа, стоит


Перейти на страницу:

Все книги серии Артем Драбкин. Только бестселлеры!

На войне как на войне. «Я помню»
На войне как на войне. «Я помню»

Десантники и морпехи, разведчики и артиллеристы, летчики-истребители, пехотинцы, саперы, зенитчики, штрафники – герои этой книги прошли через самые страшные бои в человеческой истории и сотни раз смотрели в лицо смерти, от их безыскусных рассказов о войне – мороз по коже и комок в горле, будь то свидетельство участника боев в Синявинских болотах, после которых от его полка осталось в живых 7 человек, исповедь окруженцев и партизан, на себе испытавших чудовищный голод, доводивший людей до людоедства, откровения фронтовых разведчиков, которых за глаза называли «смертниками», или воспоминания командира штрафной роты…Пройдя через ужасы самой кровавой войны в истории, герои этой книги расскажут вам всю правду о Великой Отечественной – подлинную, «окопную», без цензуры, умолчаний и прикрас. НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ!

Артем Владимирович Драбкин

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / Документальное

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное