На войне как на войне. «Я помню»

Вначале я провел небольшую артподготовку, и часов в 10 утра они, а их было человек сто двадцать, пошли в атаку. Поднялась стрельба, и вдруг в бинокль я увидел такую картину: прямо на поле боя выехали немецкие грузовики, из которых начала выгружаться пехота. Причем все немцы были по пояс голые, здоровые, загорелые, и спустились в долину навстречу нашим штрафникам. И как мне потом сказали, из этой штрафной роты не осталось в живых никого…

Но я думаю, что это все-таки не так, потому что в том бою взяли в плен трех или четырех эсэсовцев, а значит, их кто-то же должен был захватить и притащить. Просто самого боя я не видел, потому что он был в низинке, вне поля моего зрения. А моя батарея вела отсекающий огонь, чтобы к немцам не подошло подкрепление.

И оказалось, что это были эсэсовцы, которых буквально накануне перебросили на Курскую дугу из Нормандии, поэтому они и были такие загорелые. Причем один из этих немцев потом на допросе прямо с восторгом рассказывал, что больше всего симпатию у них вызвал один младший лейтенант, который схватил противотанковое ружье и как дубиной лупил им направо и налево, пока его не убили…

Но я к чему рассказал этот случай? Тут трудно, например, сказать, что все эти штрафники погибли зря, ведь удалось выяснить, что немцы перебросили на наш участок новые части. К тому же и эсэсовцы из этой долины тоже не вышли…

– А вам не приходилось отправлять своих солдат в штрафную роту?

– Нет, ни разу такого не было, и пополнения из штрафников я тоже ни разу не получал. Хотя надо сказать, что 175-я стрелковая дивизия, в которой я служил в трибунале, большей частью формировалась как раз из освобожденных заключенных.

Помню, как во время формирования дивизии в Тюмени председатель трибунала поручил мне посмотреть, можно ли с этими новобранцами провести беседу. И когда я вошел в казармы, а они еще даже не были обмундированы, то создавалось полное впечатление, что это самые настоящие заключенные. По манере общения, поведения, по всему.

Но уже к 7 ноября их было просто не узнать, уже чувствовалось, что они прошли курс обучения и стали настоящими солдатами. Как уж их набирали в армию, я не знаю, но ведь тогда большое количество заключенных сидело за всякие незначительные преступления. Вот, наверное, из числа таких и призвали.

И еще у меня был один случай, который мне самому показался совсем уж неправдоподобным. Когда я лежал в госпитале, то нас в палате было четверо лежачих, поэтому для нас персонально решили дать небольшой концерт силами местной самодеятельности. И вот тогда помню, что меня очень удивил один из этих артистов. Совсем молодой парень, на вид ему было лет двадцать, а уже майор да еще с орденом Ленина. И помню, что еще тогда у меня появились некоторые сомнения. Я стал расспрашивать тех, кто дольше меня находился в этом госпитале, и мне рассказали, что он якобы командовал штрафной ротой, а там звания присваивают вне очереди и щедро награждают.

И когда я уже готовился к выписке, то вдруг во дворе увидел его. Он сидел в простом солдатском обмундировании, ботинках, обмотках, и я спросил медсестру, что случилось. И она мне рассказала, что на самом деле он вовсе никакой не майор, а сержант, но присвоил себе чужие документы, и за это его направляют в штрафную роту.

Но я знаю, что в штрафных подразделениях их командиры в бой с ними не ходили. Например, во время той разведки боем мне прислали одного из этих штрафников, артиллерийского полковника, и именно он должен был корректировать наш огонь. А командир этой роты сидел у меня на НП, а в самом бою штрафниками командовал кто-то из них самих. И, наверное, это оправданно. Потому что если со штрафниками в бой направлять и их командиров, то получается, что их как бы тоже наказывают.

К тому же нужно хорошо понимать, что было главным стержнем в мотивации штрафников. Что после боя с них снимут судимость и вернут им доброе имя. Ведь, например, когда меня хотели разжаловать, то я из-за чего больше всего переживал? Что если я погибну, то что скажут моим родственникам? Что он такой-сякой… Поэтому почему люди очень боялись попасть в плен и готовы были сражаться до последнего и даже покончить с собой? Потому что плен – это позор, к тому же родственники помимо позора могли подвергнуться еще и репрессиям – это был тоже очень весомый фактор. Патриотизм, вера в победу, романтика – это все, конечно, хорошо, и так оно на самом деле и было. Мы готовы были умереть ради спасения Родины, но и фактор страха не учитывать тоже нельзя…