На войне. В плену (сборник)

Вышедший из вагона маршал Фош спросил приехавших немцев: «Просите мира?»

«Так, мы просим мира», – ответил старший немецкий генерал.

Только тогда начались долгие унизительные для немцев переговоры, окончившиеся через полгода еще более унизительным для Германии миром.

В настоящее время на том месте станции Компьен, где стояли тогда вагоны главноуполномоченных для переговоров бывших врагов, положена огромная мраморная доска, на ней вырезаны следующие знаменательные слова:

«Ici, le 11 novembre 1918, succomba le criminel orgueil de l’Empire allemand, vaincu par les peuples libres qu’il avait essay'e d’asservir»[33].

В этот же день, именно в десять тридцать утра 11 ноября 1918 года, прозвучал недалеко от Вердена на территории Франции сигнал «отбой» войне.

Пока шли переговоры, революция в Германии продолжалась. Во всех гарнизонах внутри страны и в оккупированных немцами областях появились «Soldatenrat’ы», т. е. те же советские комитеты, что и в России.

В нашем лагере военнопленных Нейссе тоже появился такой Soldatenrat. Вместо коменданта-офицера назначен был какой-то солдат в очках, с длинными волосами, с красной повязкой на рукаве.

В это именно время допущен был в наш лагерь для лекции-митинга приехавший из России большевик-оратор. Но лекция его не состоялась, потому что как только показался этот «товарищ» в лагере, в сопровождении двух «немецких товарищей», офицеры попросили у Soldatenrat’а его удаления, и, что удивительно, немцы исполнили просьбу русских пленных офицеров!

Наконец, в начале октября, пришло распоряжение отправить первый эшелон пленных офицеров из нашего лагеря Neisse в Россию. На душе было нерадостно: почти накануне отъезда я получил второе письмо из Москвы; моя дочь Татьяна писала мне то же, что и жена, т. е. чтобы я ехал не в Москву, а в Вильну, и что они все скоро возвращаются домой (адрес нашей квартиры в Вильне). Между строк дочь сообщала, что началось преследование офицеров и даже убийства…

Помню туманное осеннее утро. Мы, попрощавшись с остающимися в Neisse-лагере, построились на плацу. Нам обменяли немецкие боны на русские «керенки», выдали на руки немецкие удостоверения личности, и мы группой, в сопровождении нескольких унтер-офицеров, отправились на вокзал Neisse. Здесь уже ожидал нас пассажирский поезд.

Поехали… Ну вот, думал я без особой радости, и конец плена! Но… судьба-насмешница и здесь подшутила над нами: нас опять повезли не на родину, а только… в другой лагерь!

Наш поезд остановился на какой-то глухой маленькой станции. Была лунная ночь. Выйдя из вагонов, мы шли верст пять-шесть пешком проселочной дорогой, таща на себе свои вещи: чемоданы, одеяла, подушки… Наконец нас остановили около каких-то огромных сараев, стоявших среди чистого ровного поля. Сараи были окружены рвами и проволочной сетью.

Это был знаменитый репрессивный лагерь Helholland. За какие преступления немцы по пути в Россию посадили нас еще в этот лагерь, не понимаю! Быть может, это было распоряжение новых революционных властей Германии еще раз дать нам, «буржуям», почувствовать «сладость» плена, или это было просто недоразумение среди того хао са, который начался тогда у немцев в административном аппарате… В Helholland’e нас заключили в огромный дощатый сарай с просвечивающей крышей вместо окон, с наступлением темноты даже не освещаемый внутри.

Вместо кроватей – простые нары в два этажа, вместо тюфяков на них насыпана сырая солома… Грязь, холод и… паразиты! Дня три потратили мы на уборку этого сарая, но от блох (там был земляной пол) избавиться мы не могли. Обед и ужин из солдатского лагеря мы должны были приносить в больших ушатах сами. Пища была очень плохая, даже без намека на жиры. Голод опять нас мучил. Мы распродавали наши вещи – те подарки, что когда-то мы закупили в Гнаденфрее, мечтая привезти их в Россию для своих родных, продавались теперь за бесценок. Так, например, чудный дамский несессер из самой лучшей кожи, стоивший мне двадцать пять золотых немецких марок, я продал немецкому солдату за буханку хлеба. Немецкие часовые, тут же на посту у проволочных заграждений, отставив свои ружья в сторону, свободно торговали съестными припасами, так упала с революцией хваленая дисциплина в немецкой армии! Немецких офицеров в этом лагере мы ни разу не видали, их заменили совсем штатского вида, с длинными волосами, «камрады» из Soldatenrat’a с красными повязками на рукавах, суетливо бегавшие между сараями.