На войне

Убитых хороним наспех, прямо во дворе. По чеченским законам на похоронах обязательно должны присутствовать родственники, хоронить без родственников — почти святотатство и позор для тех, кто побоялся прийти. Но теперь на похороны приходят лишь те, кто живет в соседних домах. Из дома чуть подальше уже никто не придет: оповестить их о смерти близкого человека страшно и, похоже, уже не имеет смысла.

Шамиль стоит на ингушском посту «Адлер-20» в очереди на отправку в Чечню.

— Вернусь в Урус-Мартан, — говорит он.

— Не надо! — хватает его за рукав женщина, стоящая рядом. — Убьют ведь!

Он улыбается:

— Ничего, прорвемся.

У Шамиля остались в Урус-Мартане два брата, мать и дед. И, хотя выехавшие вчера и сегодня из этого города, оседланного генералом Шамановым, говорят, что ситуация — такая же страшная, как и несколько дней назад, Шамиль верит, что его родственники живы и он сможет их вывезти. Поэтому он смеется и болтает со знакомыми в очереди.

Другой чеченец в черной «Волге», в которой находятся еще три женщины, намеревается добраться до Гудермеса. Судя по расположению фронтов, сегодня это сделать невозможно, но чем черт не шутит — на войне возникают странные коридоры, сквозные дыры, через которые удается попасть куда угодно.

В толпе беженцев, рвущихся в Чечню, русская старуха Таисия Васильевна. Заляпанное грязью пальто явно куплено еще в советские времена. Она плачет, просит, чтобы ее пропустили в Грозный, где осталась дочь. Мы пытаемся договориться с ингушскими омоновцами, чтобы Таисию Васильевну посадили в автобус, но те отказываются:

— Нас разорвут другие беженцы. У всех свое горе, чужого никто знать не хочет.

17 ноября

Чеченское сопротивление далеко не так однородно, как кажется со стороны. Отношения между различными группами основаны на недоверии друг к другу, презрении и ненависти. Простые ополченцы ненавидят ваххабитов. Ополченец Хаваж:

— У ваххабитов есть деньги и оружие, но они держатся особняком.

А ведь именно из-за них заварилась эта каша. После войны мы их всех под корень выведем, не будет этой заразы на чеченской земле.

Хаваж воевал на Сунженском хребте. Из окопов его группу выгнал не огонь федералов, а голод.

— Мы могли бы сидеть как угодно долго, но закончилась еда, а купить было не на что. Денег нет ни на оружие, ни на патроны, ни тем более на лошадей.

Двести километров по горам отряд прошел за десять дней.

Об уровне недоверия между чеченцами говорит такой случай. Группа Хаважа вышла на позиции другого вооруженного отряда того же фронта и направления. Начался сильный артиллерийский обстрел, но местные не пустили пришлых в свой блиндаж отсидеться. Чеченцы панически боятся, что их позиции будут помечены радиомаяками, по которым федералы их и обнаружат. Радиомаяки здесь, как и в прошлую войну, называют жучками.

— Мы друг друга знаем, не раз в штабе встречались, но все равно они нам не верят, — с недоумением говорит Хаваж.

19 ноября

Встреча с президентом Ингушетии Русланом Аушевым.

— С Чеченской Республикой можно разговаривать без этой крови.

Можно заключить договор, который не ущемлял бы интересов России.

О проблеме беженцев:

— Ведь у нас нет понятия, что человек должен утром горячей водой помыться, что он должен три раза в день питаться. На питание беженцев дают 15 рублей в день. Три рубля — хлеб. Можно на двенадцать рублей накормить? 20 рублей дают на содержание, из них 10 уходят на свет и газ. Вагоны пригнали разбитые, 1958 года выпуска. Отношение такое: да зачем они вообще нужны, эти чеченцы?

26 ноября

По Грозному работали боевые установки «Град» и «Ураган».

«Град» с полным боекомплектом поражает территорию в 6 гектаров, «Ураган» — в 16. Подобные артобстрелы будут вестись, чтобы заставить мирное население покинуть город. Действительно, после ночного удара из города потянулись беженцы. Они говорят, что подобного массированного обстрела никогда еще не было.

29 ноября

Федералы явно не решили, что делать с Грозным. Если будет штурм повторится ситуация 1994 года, когда чеченцы на улицах расстреливали танки из гранатометов. Очевидно, решено взять город в блокаду, как Ленинград во время Второй мировой, и медленно душить.

30 ноября

Село Самашки. Мало кто из местных жителей рискует днем выйти из дома. На окраине села, в здании школы, базируется сводный отряд милицейского спецназа, те 45 собровцев — «краповые береты», то есть люди, прошедшие самый сложный экзамен на профессиональную пригодность.

Школа со всех сторон окружена бетонными блоками, на которые в несколько рядов уложены мешки с песком.

— Пару раз, — рассказывает собровец, — мы во время перестрелки уложили несколько чеченцев. Через час-полтора приходят люди, просят отдать трупы. Ну, отдаем, что с ними делать.

Собровцы любят показывать гостям местное кладбище. На многих могилах — остроконечные пики с полумесяцем и черным флагом. Так хоронят шахидов — мусульман, погибших в бою с неверными.