На волоске

Какого характера рабство нас ожидает было понятно и без разъяснений. Девушки, все незамужние, да еще и редкой внешности в этой самой Алавии. Я поняла, что бежать бессмысленно, когда подруга по несчастью рассказала, что мы давно уже на их земле. Любая женщина, завидев нас, сама привяжет к дереву и приведет мужчин – деньги они любили, а таких, как мы не считали за людей.

Нас ненавидели за ту свободу, которой мы обладали что при жизни в период целостности Империи, что после ее распада. У нас не было городов, и не было обязательств перед столицей.

Судя по тому, что девушек из домика выводили по две, заставляли причесываться и обматывать босые ноги полосками ткани, что-то должно было произойти. Костяная расческа с крупными зубьями кочевала от одной к другой. Девушкам туго приходилось, ведь закрученные в жгуты волосы вчера помыли, не расплетая и не расчесав перед сном. И непонятно – сколько времени они были в дороге. У некоторых приходилось ножом вырезать колтуны. Сначала даже у меня, сидящей вдали от всего происходящего, сжалось сердце. Нож, поднесенный к шее одной из них сзади ничего хорошего не предвещал.

– Наверно, мы дождались того, кто будет покупать, Мали, - грустно сказала Палия и у меня перехватило дыхание.

– Ты же говорила, что нас поведут на рынок!

– Не знаю, но они точно к чему-то готовятся. Мы вчера помылись, постирали одежду и расчесали волосы. Нас хорошо кормили, и ты теперь хорошо можешь стоять на ногах.

– Зачем заматывают ноги?

– Обувь они надеть не успели, Их забрали босиком. Балийские крестьянки спят, укрывшись своей арако, - ответила Палия, но поняла, видимо, что я не знаю, что такое «арако» и добавила: - безрукавкой. А обувь оставляют за порогом. Вот и пригнали их босыми. Твои сапоги остались в хижине, а свои я спрятала здесь, - она отвернула край плаща, и показала свернутые в рулончик мягкие, похожие на замшевые домашние тапочки, сапожки.

– Значит, им бинтуют ноги, потому что придется идти, Палия, - сказала я. – Если бы они продавали их здесь, то в чем они пойдут с новыми хозяевами не волновало бы старых.

– Ты говоришь очень умно, Мали, ты такое раньше не говорила, - посмотрела на меня удивленно подруга.

– Это еще чего, дорогая моя. Я могу доказать теорему Пифагора, только вот, нафиг она тебе не нужна, - пробормотала я.

– Там мои сапоги, - я сказала неожиданно громко, да так, что все вокруг замерли. – Я хочу их забрать, - добавила я и, встав, твердо направилась к хижине. Шарашиться по лесу босиком не входило в мои планы. Кто знает, какие здесь растут колючки и какая зараза вызовет гангрену, «благодаря» которой мне придется отпиливать себе ногу ржавым ножом. Я передернулась от своих мыслей, но пошла еще увереннее.

Мужчины, следившие за парой, вычесывающей колтуны, как-то синхронно мотнули мне головой, мол, давай, только по-быстрому.

Внутри пахло ужасно, и когда я здесь проснулась, даже не понимала насколько. Сейчас, после улицы, хотелось задержать дыхание.

На том месте, где я ночевала, было пусто. «Барышни» сидели на своих пятках расслабленно и уверенно. Ехидство в их глазах давало понять, что разум в области, которая находится в черепной коробке сразу за глазами, даже не ночевал.

– Кто забрал сапоги? – командный голос я выработала на молокозаводе, потому что  СанПин требовал выполнения норм, а у завхоза были совсем другие планы на количество средств для мытья. В общем, когда я на нее орала, внимание обращало руководство, и тогда я получала, сколько нужно и что нужно. А в остальном я была добрейшей души уборщицей.

– Если вы не отдадите прямо сейчас, я сделаю так, что вас накажут! – заявила я, перебирая в голове варианты шантажа. Один из них мне нравился больше остальных!

Девушки молчали и гадственно улыбались. Когда я заметила черный носок сапога под задницей, которая горела как шапка в известной поговорке, и оттого, видимо ёрзала, жертва была определена.

– А-а-а, - заорала я и бросилась на воровку, на что та, само собой, ответила, вцепившись мне в голову. Остальные, как я и думала, сидели на своих пятых точках плотно и недвижимо.

Вбежавшие мужчины с трудом стащили орущую бабу с меня, и пока держали, я стягивала с нее сапоги. За то, что она на меня напала ей было велено тащить ведро с отходами нашей грустной жизнедеятельности к реке и мыть.

Я молча хохотала, глядя ей в глаза и натягивала свои сапоги. Думать о том, что я приобрела себе нового врага не хотелось, потому что вокруг были только они, если не считать Палии. Она, и правда подумала, что там убивают меня. Эх, плохо, что нельзя рассказать, какими могущественными людьми были уборщицы в семидесятых.

После обеда нам объявили о скором сборе. Вещей у меня не было, как говорится, только подпоясаться, так что, я продолжала лежать и наслаждаться теплым деньком в тени. Не ясно, какой будет жизнь завтра, так хоть сейчас пожить в радость, не думая о боли в спине, своем сахаре и беспросветном круговороте ставших бессмысленными днях.