На воре шапка горит

— Ну я бы подождал! Что ж мне, опять туда переться?

— Да на велосипеде ты быстро слетаешь, а у меня клубника пропадает.

— Ух, чтоб ей!

День померк.

— Чтоб ей… А зимой варенье — то любишь, — сразу укорила бабка.

— Да чтоб его!

Бабка отвернулась и молча ушла в соседнюю комнату, через пару минут она появилась, уже снаряженная в дорогу. С кошелкой, в платочке, туфли другие надела и давай, кряхтя, боком сползать по трем ступенькам с крылечка.

— Ладно я съезжу, — не выдержал Митя, грубовато выхватывая сумку из бабушкиных рук. — Деньги где? Ах, вот, — он сам заметил кошелек а дне сумки. — Все, больше ничего не надо.

Через минуту он снова катил в сторону Зараево. «Слетал» действительно быстро. Очередь в магазинчике бывала только за разливным молоком. Таська с Васькой больше не встречались, и выручать никого не пришлось. Но по жаре он так вымотался за две поездки, что и на речку уже не пошел. Приехал, завалился в тень на свою кровать и пролежал так до сумерек, читая про подвиги капитана Блада. Детская какая — то книжка, но Мите она чем — то нравилась. Он перечитывал ее уже который раз. На самом деле Митя хотел все — таки искупаться, но зачитался и опомнился, только когда бабушка позвала его ужинать. Тут — то Митя и взбунтовался. Нет, заявил он, только после купания. Бабушка перешла на запрещающий тон: мол, темнеет уже, скоро ночь, никуда не пойдешь. Но он — то был ее внуком, он тоже умел дуться, упрямиться, настаивать на своем, поэтому на сей раз, несмотря на брюзжание и обещание все рассказать в субботу родителям, взял плавки и ушел.

— Я второй раз разогревать не буду! — успела крикнуть ему вслед Любовь Андреевна.

— И не надо! — откликнулся он. — Я вообще жрать не хочу!

Вскоре Митя уже не жалел, что пошел на речку в такую пору. Кончился жаркий день, поющий звонкими звуками. Смолкли дневные беспокойные пичуги. Не орут даже петухи у Петровича. Собак тоже пока не слыхать. И люди угомонились. Да не так их тут и много, людей, в будни — то. Хорошо. И злые слепни прекратили свои штурмовые атаки на человеческие тела. Лишь цикады да саранча пилят стройный оркестром маленьких скрипочек. А лягушки еще не кваают, не завывают. И летучек пока не видать. Но скоро появятся. На реке он их обязательно увидит. Они часто над водой охотятся.

Лучшее место для купания на этой реке у запруды, потому что там глубоко и достаточно широко, чтобы поплавать и даже понырять. В других местах речушка не глубже, чем по пояс, и шириной в три дальних плевка. Но Митя на запруду не пошел. Оттуда слышались голоса незнакомых людей, а он устал, и ему хотелось побыть одному. Вот если бы Леха был здесь… Или Тошка. Или хотя бы Стас.

Митя пошел туда, куда они в прошлом году бегали с Валеркой окуньков да пескариков удить и курить в полной безопасности. Там подход к берегу трудный — заболоченная низинка с крапивой, а потом еще кусты ивняка, но проход — то он знал и даже такую тропку, где крапива почему — то совсем не растет. А за кустами есть маленькая площадочка — метра полтора на полтора всего, не больше, и отовсюду прикрыта, с берега — кустами, со стороны реки — высокой осокой да камышом. В том месте река поворачивает и огибает тайную площадочку, растекаясь шире, чем везде, в половину своей ширины у запруды. И поэтому мелко там совсем, чуть повыше колена. Но у противоположного берега, крутого, узкая и длинная яма есть. Там можно поплавать и достать дно, только погрузившись по самую макушку. Тогда ноги касаются пальцами холодного вязкого ила, очень холодного — из — под берега бьют ключи. Купаться туда не ходят. Говорят, там утонул кто — то.

Крапивой он все — таки обжегся два раза, на руке и на щиколотке, между штаниной джинсов и кроссовкой. Ну да не беда. Прохладная вода речушки должна облегчить эти не самые жесткие страдания. Продравшись на площадочку, Митя скинул майку, разулся и стал стягивать джинсы. Запрыгал на одной ноге по мягкой травке и вдруг напоролся на что — то не очень острое, но твердое — больно. Скорчившись, присел. Начал ощупывать больную ногу, нет ли ранки. И в этот миг на другом берегу появился некто. Митя его еще не видел. Но сразу услышал. С края обрывчика покатились в воду комья земли, с тихим плеском достигли цели.

«Чтоб ему!» — затаился за осокой Митя, стараясь больше не пыхтеть от боли.

Почему — то ему совсем не хотелось показываться из убежища. Мешал ему сейчас этот «некто», кем бы тот ни был. Митя так и остался скрюченным за высокой стеной травы и только старательно вслушивался, когда этот тип уйдет наконец. А комья все сыпались и вызывали новые всплески, будто кто — то забавлялся тем, что сбивал их с края обрывчика в реку. Наконец Митя не выдержал и выглянул. Очень осторожно, только немного распрямившись, так что над неровной кромкой стены из осоки высунулась половина его головы.