На восьми фронтах

Красноармеец Иван Сурин — родом из небольшого волжского села, что находится неподалеку от города Камышин. В войну вступил у Житомира в июле 1941 года, когда ему только что исполнилось девятнадцать лет. Был вторым номером в расчете станкового пулемета. В первом же бою получил ранение в левое плечо, но остался в строю, за что был награжден медалью «За отвагу». При отходе частей Красной Армии за Днепр находился в числе тех, кто обеспечивал переправу через реку главных сил. Здесь ему пришлось быть и сапером, и санитаром, даже некоторое время командовать группой бойцов, числом более взвода.

Встретил я его еще осенью 1942 года под Моздоком, в одной из частей гвардейского стрелкового корпуса генерала И. П. Рослого. Сюда он попал с пополнением, отлежавшись в госпитале уже после третьего ранения.

Мы сидели с Суриным под скалой и неспешно разговаривали. Собственно, спешить было и некуда: уже третьи сутки как батальон, где служил этот боец, вывели в резерв командира корпуса.

Иван был загорелым, с россыпью веснушек на носу. Светлые волосы зачесаны назад. Говорил он охотно, совершенно не смущаясь тем, что я делал записи в своем блокноте. Считал это, наверное, в порядке вещей — ведь меня свел с ним сам комиссар батальона…

— А орден Красной Звезды за что получили? — задал я ему очередной вопрос.

— Ну-у, это долгая история…

— И все-таки рассказали бы…

Сурин помолчал.

— Случилось это, значит, в июле, еще на Украине. Часть наша после тяжелых боев с превосходящими силами противника вынуждена была вновь отойти. Как сейчас помню, заняли новую оборону у небольшой речушки. За ней по всем приметам располагалась какая-то железнодорожная станция — до нас даже доносились гудки паровозов.

Темнело. Подошли кухни — их бойцы всегда ждут с нетерпением. Сытно подзаправились, а настроение все равно не поднялось. Тяжело было на сердце, очень тяжело! Ведь враг шел и шел вперед, а мы пятились, отходили, оставляли фашистам все новые города и села, наших людей, наши богатства…

На небе уже высыпали звезды. На Украине они крупнее, чем у нас на Волге, и даже ярче здешних, кавказских. Тут бы поспать, да не спится…

Вдруг слышу впереди чей-то незнакомый голос:

— Военный совет фронта просит продержаться на этом рубеже еще только сутки. Понимаете, одни сутки…

— Потише, товарищ бригадный комиссар. — Это уже голос нашего полковника. Кругом ведь уши…

— Чьи уши? Кругом свои. А от своих и скрывать нечего. Вместе с вами, с другими командирами и пройдем по батальонам, ротам, скажем народу всю правду.

— Может, соберем сначала коммунистов?

— У нас на выборочные сборы времени нет. Кстати, много у вас коммунистов осталось?

— Небогато. В боях ведь они не жалеют себя…

— Тем более надо идти прямо к красноармейцам. Они, уверен, поймут нас…

Короче говоря, через какое-то время этот бригадный комиссар и командир полка подошли к нашей роте. Полковник сказал:

— С вами, товарищи бойцы, хочет поговорить заместитель начальника политуправления Южного фронта бригадный комиссар Брежнев Леонид Ильич…

— Товарищи, — обратился к нам бригадный комиссар, — на станции, которая за рекой, скопилось несколько эвакогоспиталей с сотнями раненых, Там же тысячи уходящих от врага беженцев. Дети, женщины, старики… Военный совет фронта просит красноармейцев и командиров. вашего полка продержаться здесь сутки. Только сутки! Железнодорожники обещают за эти двадцать четыре часа обеспечить полную эвакуацию со станции раненых и беженцев. Вы будете держаться не одни. Слышите, гудят тягачи? Это подходит к вам на подмогу полк тяжелой артиллерии… Итак, только одни сутки, товарищи! И этим вы спасете от верной гибели советских людей, которые, как вы сами понимаете, перед лицом врага совершенно беспомощны…

Простота, откровенность и душевность, с которыми говорил бригадный комиссар, покорили нас. Мы дружно заверили его, что продержимся тут столько, сколько будет нужно.

— Вот за это вам большое спасибо, — поблагодарил Леонид Ильич Брежнев.

Посыпались ему, как и полагается, вопросы. Он отвечал на все без утайки. Помню, командир нашего расчета Степан Ушаков спросил:

— Долго ли еще, товарищ бригадный комиссар, отступать-то будем? Ведь стыдно людям в глаза смотреть…

Ответил. Воюем, сказал, с фашистами одни, а на них вся Европа работает. К тому же союзники наши тянут с открытием второго фронта. Это-то и дает возможность врагу все силы сосредоточивать против нас… Но бригадный комиссар обратил внимание и на то, что в нынешнем, сорок втором, году у Гитлера сил хватило лишь для наступления здесь, на юге. Потому-то и сложилось на нашем фронте столь тяжелое положение. Но все это, говорит, временно, врага мы все равно остановим. А потом погоним со своей земли!

Вопросов к Леониду Ильичу Брежневу больше не было. И тут уж он сам начал их задавать. И перво-наперво обратился ко мне, поскольку я ближе всех к нему:

— Вот вы, товарищ боец, в партии состоите?

— Нет, не состою…

— А видели, как коммунисты с врагом дерутся?