На все четыре стороны

Службы проводятся согласно строгому расписанию: монахи каждой из древних церквей терпеливо ждут, когда придет пора очищать божественный эфир от очередной порции еретической грязи. У каждой церкви своя ризница. Все еще более запутанно из-за того, что главная святая святых расположена не в самом храме, а в подполе. Именно внизу, в сыром погребе размером с угольную яму (ей-богу, не вру), и находится место, где родился Христос. Оно отмечено звездой с четырнадцатью лучами – по количеству поколений, отделяющих Спасителя от царя Давида. С этим местом соседствует другое, где стояли ясли (провалиться мне, если вру). Чтобы разогнать царящий здесь стигийский мрак, каждая церковь пользуется своим набором лампад, свисающих с потолка, точно в салоне модного дизайнера, специалиста по трансильванским интерьерам XIII века; эти лампады зажигаются и тушатся в соответствии с порядком служб. И это еще не все. У армян и греков общий алтарь и алтарная роспись, но у католиков она своя, так что холсты то и дело снимают, чтобы заменить на другие, не менее жалкие и аляповатые. Католикам же принадлежит исключительное право на ясли – пятачок площадью с обычный лифт, где священник и его присные сбиваются в кучку и поют псалмы в ожидании вознесения. Пока армянский епископ, на деле оказавшийся австралийцем, разворачивал свое хозяйство для раннего причастия, я присел на низкую каменную скамью и попытался проникнуться религиозным духом покоя и благоговения, аурой места. Несколько украинских паломников прошаркали вниз и, с трудом протиснувшись мимо епископской рясы, залезли под алтарь, чтобы приложиться к звезде. Потом выбрались оттуда, крестясь как заводные. На меня зашипел угрюмый монах в капюшоне. Я смотрел на него, не понимая. «Ноги! Вы положили ногу на ногу! Забыли, что вы в церкви?» Очевидно, на Востоке сидение в такой позе считается неискупимым смертным грехом. Пристыженный, я сбежал обратно в душные сумерки, где католики, сгруппировавшиеся по схеме 4–2–4, распевали что-то на свой лад. Православные попы, здоровенные мужики с окладистыми бородами и в жестких черных колпаках вроде поварских, коротали время, покрикивая на туристов, шпыняя и погоняя их. Если Господь – мой пастырь, то они, судя по всему, его овчарки.

Единственное, что роднит между собой всех этих лиц духовного звания, – сильное и плохо скрываемое раздражение, которое вызывают у них туристы. Службы текут бесконечно, но паствы для них нет, и любопытство явно не поощряется: стоит вам замешкаться, как на вас тут же зашипят, а то и пихнут в спину. Заурядные христиане умеренного толка считаются досадной помехой, а то и кощунством, вроде мухи в церковном вине. Я заметил паломника из Америки, обмотавшегося полотенцем: он посмел приехать сюда из своего заокеанского далека, не зная, что вид человека в шортах под крышей православного храма может оскорбить чувства верующих.

В конце только что замощенной Норвежской улицы, поодаль от основных туристических маршрутов, находится Молочная пещера. Должен сознаться, что раньше я никогда о ней не слышал. Однако в нашей конфессии Дева Мария не играет центральной роли. По преданию, здесь она кормила грудью младенца Иисуса перед побегом в Египет. Это грот в меловой породе. Что было раньше – мел или молоко? Спросите католика. Внутри, в окружении роз и китайских фонариков, – застекленный и подсвеченный образ Мамочки, предлагающей Сыну божественную титьку. Это китч запредельного уровня, побивающий все шедевры этого рода, какие только встречались мне в жизни. Мягкие белые стены закопчены свечами и лампадами. Там и сям в них зияют дыры – их проковыряли отчаявшиеся женщины в надежде на то, что священное крошево, будучи съеденным, наполнит их груди долгожданным молоком. Монах, присматривающий за пещерой, решительно осуждает эту практику. Конечно, подобные анимистические суеверия едва ли совместимы с идеологией современной церкви. Ах, какой же я бестолковый! Ничего не понял. В тылу пещеры у него припасен запас мела на продажу тем самым страдалицам, а они норовят налопаться даром. Стайка ирландских леди преклонила колени неподалеку, и я слышу их речитатив: «Святая Мария, Матерь Божья… молись за нас, грешных, ныне и в час смерти нашей», повторяющийся снова и снова, точно Богородица туговата на ухо. Я сбегаю опять – в этот раз под жаркое солнце, обратно к строительному грохоту. Не в моих правилах писать на чужие свечки, тем более что тут и без меня хватает раздоров на религиозной почве, но, честное слово, торговля благословенным мелом как стимулятором лактации превосходит мое разумение.