На всех была одна судьба

Устроившись кое-как с жильем (снял койку в частном домишке), Макаров окунулся в круговерть дел – дни и ночи проводил на закрепленном за ним пирсе. Погрузка, выгрузка велись безостановочно, по жесткому графику. С берега от штабелей тянулась цепочка грузчиков с тяжелыми мешками – по 40–60 килограммов, а были и с сахаром, весившие все сто. На барже укладкой груза распоряжался шкипер, все береговые заботы, включая электроснабжение, лежали на Макарове. Он же подписывал и грузовые документы. Каждое ведомство, подразделение – автомобилисты, речники, грузчики – четко выполняли свои обязанности. Кроме дисциплинарной ответственности были и финансовые рычаги – на пароходство в случае задержки могли начислить немалые штрафы.

В ту пору в Кобоне, мало известной кому до войны приладожской деревеньке, вдоль берега тянулись штабеля, укрытые брезентом. Продовольствие для блокадного Ленинграда, где отсчет крупы, муки шел на граммы. Охрана, контроль за сбережением бесценного груза были строжайшие, питались работники порта, как и ленинградцы, на скудную рабочую карточку. (Однажды летом на берегу Александр Валентинович увидел двух изможденных стариков, только что прибывших из Ленинграда, – ученые сопровождали упакованные в тюки редчайшие книги библиотеки Академии наук. Макаров отсыпал им пару горстей риса, указал, где развести костерок…)

Вспомнил, как зимой, уже приступив к работе в Кобоне, на попутной машине отправился в командировку в Ленинград. Все, что он мог привезти для семьи, – это буханку хлеба и маленький мешочек прогорклого гороха. Осенью 1941 года баржа с продовольствием затонула в бомбежку, водолазы подняли груз, горох подсушили – в мирное-то время кто стал бы есть этот «продукт»…

Еда едой, но еще нужны и одежда, и обувь. Дни и ночи на ногах, сапоги износились, а без обуви, в холод, на улице, какой ты работник? Помог командир расположенного рядом с пирсом воинского подразделения – у военных был свой сапожник, он-то и выручил речника, обновил сапоги, сменил головки…

Здесь тоже был фронт – налеты, бомбежки. Кто знает свою судьбу? Однажды на берегу Александра Валентиновича окликнул знакомый – бывший сослуживец, прибывший сюда в командировку из Ленинграда. Обычный вопрос: где переночевать? Землянки забиты, негде прилечь, отдохнуть. Макаров отвел его к своим хозяевам – сам уходил на дежурство в ночь, койка до утра свободна. А ночью – налет. Видел с пирса, как там, в стороне деревни, рвутся бомбы. Утром, сдав дела сменщику, пошел отдохнуть. Изба уцелела, но от близкого взрыва ее тряхнуло так, что потолочная балка одним концом рухнула прямо на койку, где спал командировочный… Налеты были и массовые, «звездные», как в начале навигации, 28 мая, так и небольшими группами – враг не оставлял в покое ни на один день.

Командование группы «Север» еще осенью 1941 года доложило в Берлин, что Ленинград взят в мертвые клещи и обречен на голодную смерть. Водники СЗРП вместе с моряками Ладожской военной флотилии вступили в единоборство с врагом. В конце мая, когда Ладога была еще забита льдом, в Кобону прибыли канонерские лодки «Селемджа», «Нора», пять тральщиков и транспорт «Вилсанди». В трюмы грузилось продовольствие, на палубах размещалась пехота, артиллерия – пополнение Ленфронту. С майских туманных дней и до крепких морозов зимы 1942 года продолжалась навигация на Ладоге. По водной дороге в обоих направлениях было доставлено более миллиона тонн продовольствия, других грузов, эвакуировано около 600 тысяч человек…

В 2005 году родственники, друзья, представители общественных организаций МО «Измайловское» отмечали столетний юбилей Александра Валентиновича. Многие приходили сюда, в квартиру на 4-й Красноармейской, чтобы поздравить ветерана. Прожит век! И самой запоминающейся страницей в долгой жизни остались, конечно, блокадный Ленинград, Ладога, порт Кобона…

В памяти осталось все – обжигающие ветры февраля, летние шторма, бомбежки и вереницы сходящих с пирса изможденных людей. Ребятишки постарше ведут за руку ясельных малышей – тех малышей, которые едва ли когда скажут слово «мама» и, повзрослев, все будут вглядываться в лица на площадях, улицах, вокзалах – а вдруг… В памяти навсегда остался кобонский берег, пирсы, под брезентом штабеля, озерная даль, дымки буксиров и канонерских лодок. И родной северный ветер, вздымающий крутую волну. Шумит Ладога, шумит, как годы, как время, как сама неостановимая жизнь…

БЛОКАДНОЕ МОЛОКО