— Я бы смогла это сделать, если бы понадобилось. Я сказала ему об этом. Я сказала, что застрелю его, даже если он только подумает тронуть мою Эмму. И точно так же я не отдала бы ему свои деньги. Они мне слишком дорого достаются, чтобы отдавать их какому-то налетчику.
Ни один налетчик больше никогда не заглядывал в наш магазин. Тот вечер был единственным за всю мамину жизнь, когда ей довелось столкнуться с уголовным миром. Но это не значило, что она ослабила после этого свою бдительность. Она оставалась такой же настороженной. На всякий случай.
Прошли годы. Крупные супермаркеты типа «Крогер'c» и большие перемены положили конец маленьким бакалейным лавкам вроде нашей. Но мама продолжала держать свой Кольт наготове, даже когда наш магазинчик и пристроенные к нему апартаменты снесли, а вместо этого мы переехали в новый дом, одноэтажный и длинный, с пологой крышей, далее по улице. Мама держала револьвер в ящике комода; каждый раз, когда она его выдвигала, патроны перекатывались, стукаясь о стенки.
— В дом могут вломиться налетчики, — говорила она. — Оттуда. Из кварталов.
Не было смысла напоминать ей, что единственным человеком за все эти годы, который попытался вломиться, был приезжий голубоглазый блондин. Мама твердо верила в то, что она знала и знала, что она говорила.
После ее смерти несколько лет назад (ей было восемьдесят четыре года, она возилась в саду, когда внезапно с ней приключился инфаркт), я разбирала вещи, очищая дом, и вспомнила о том Кольте. Я никак не могла его найти — мне пришло в голову: может, мама от него все же избавилась? Но как? И почему?
Я вздрогнула от удивления, когда я все-таки на него наткнулась — под маминой кроватью, среди сплетения каких-то резиновых трубок, запылившихся мягких игрушек и старых журналов. Сколько же лет он там лежал? Заряжен ли он? Или уже проржавел? Может он выстрелит от простого прикосновения?
Я позвонила в полицию — участок уже давно не был там, где раньше, его перенесли в район новой застройки. Я сказала, что большой проблемы нет, и они могут не спешить, но практически сразу же после звонка ко мне приехал полицейский. Молодой парень, в чистой отглаженной форме — он вполне мог бы быть внуком тех, кто тогда проезжал в черно-белых машинах мимо нашего магазина. Но, конечно, он им не был — потому что в то время черные не служили в полици. Видно было, что моя тревога его позабавила, но он был безупречно вежлив. Он спокойно вытащил Кольт из-под кровати.
— Вот это да! — сказал он, повертев оружие в руках. — Красавец какой! Старинная вещь, сразу видно.
Он действительно был красив, как может быть красивым оружие. Потемневший от времени, но точно такой же, как им я его помнила с детства, длинноствольный пистолет, копия тех, из ковбойских фильмов, на которых я росла. Тяжелый, со штрихованными накладками на рукояти, сделанными из какого-то материала, но явно не пластика, со словом «КОЛЬТ», заключенным в овал.
Симпатичный молодой полицейский выщелкнул барабан.
— Ну да, он заряжен. Видно, что ваша мама была наготове. За исключением… — он поднес револьвер ближе к глазам. — Давайте-ка выйдем на улицу, я вам кое-что покажу.
Мы вышли на задний дворик. Вдоль нашей стороны дренажа была стена из алых роз — мама начала их выращивать еще до моего появления на свет. Полицейский в темно-синей форме прицелился из маминого Кольта в сторону канавы и нажал на спусковой крючок.
Ничего не произошло. Провернулся барабан, щелкнул курок, но Кольт не выстрелил.
Полицейский повторил это еще пару раз — с тем же результатом.
Ни выстрела, ни грохота, ни пули — ни-че-го.
— Боёк погнут, — пояснил полицейский. — Хорошо, что вашей маме никогда не приходилось ни в кого стрелять — эта штука и за тысячу лет не выстрелила бы.
Я искренне поблагодарила молодого человека; после того, как он уехал, я положила Кольт в коробку с разными другими вещами, которые я собиралась взять на память, уехав обратно в большой город.
©
©