На высотах духа. Делатели молитвы Иисусовой в монастырях и в миру

— А вот что. Есть два вида безмолвия. Первый вид — молчание. И это неплохо, по крайней мере, других не соблазняешь и не обижаешь. Но оно недостаточно. Отцы пустынные говорили, что отшельник, сидящий в своей пещере и никого не видящий, подобен, однако, аспиду, сидящему в своем логове и полному смертоносного яда, если он вспоминает обиды, когда-то ему сделанные, и гневается. Второй вид безмолвия — это безмолвие внутреннее. О нем те же Отцы говорили: есть старцы, которые говорят с утра до вечера, пребывая постоянно в безмолвии, ибо не говорят они ничего, что не было бы полезно другим и им самим. Вот это и есть безмолвие внутреннее. Его добивайся, Сереженька. А когда достигнешь и перестанешь судить других, то встань и возблагодари Господа, оказавшего тебе столь великую милость. Недалеко ты тогда от чистоты сердечной. А знаешь, что только чистые сердцем могут узреть Бога. Иным, впрочем, другой бывает путь, путь благодатных слез. Эти слезы не те, которые у всех бывают, когда трогается их сердце потерей близких, чтением книги, слушанием какой-нибудь истории и прочее. Благодатные слезы льются, как ручьи, и бывает это года два-три непрестанно. Слезами этими попаляется, как огнем, все нечистое в душе, и приходит она в великое умиротворение и зрит Бога.

— А что значит, отец Михаил, «узреть Бога»? Метафора ли это или что?

Отец Михаил посмотрел на меня испытующе и задумался:

— Конечно, Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил (Ин. 1, 18). Говорится еще: «Херувимы и Серафимы, предстояще Богу, лица закрывающе». Бога, существо Бога, мы не только увидеть, но и уразуметь не можем. Но мы можем видеть славу Божию, нерукотворенный и неизреченный свет Фаворский, который видели три избранных апостола на горе. Вот этот-то свет видел Мотовилов, когда беседовал с преподобным Серафимом. Это и есть наитие Святого Духа, Царствие Божие, пришедшее в силе. Видел таковое же и святитель Тихон Задонский, еще до епископства. Удостоился узреть его и игумен Антоний Путилов9, Малоярославский, еще юношей. Я уже не говорю о видениях преподобного Симеона Нового Богослова. Сподобляются видеть свет сей весьма немногие.

— Скажите, батюшка, имеются ли ныне подвижники, которые видели бы этот свет неприступный?

— А почему нет? Таковые подвижники имеются, надо думать. Только к чему об этом расспрашивать? Раз ты веришь, что свет сей является, для чего тебе знать больше? Блаженны не видевшие, а уверовавшие. Мотовилову дано было видеть сей свет как «уверение».

— А это что такое, батюшка отец Михаил?

— А вот говорится в повествовании о сибирском старце Данииле Ачинском10, которого почитал глубоко преподобный Серафим Саровский, следующее: «Одна богатая сибирячка, окормлявшаяся у старца Даниила, возымела намерение поступить в монастырь, объехала немало девичьих монастырей в России и Сибири и все не знала, который выбрать. Поехала она к отцу Даниилу и просила его указать ей, куда поступить. А он ей и отвечает: “Если я тебе укажу какой, а тебе не понравится, то ты скажешь потом: "Никогда бы я сюда не поступила, да вот старец сказал". И на меня будешь серчать, и сама будешь недовольна. А ты все еще ищи, и когда найдешь, что нужно, то взыграет у тебя сердце, и будет это тебе в уверение”. Так и случилось, когда эта сибирячка вошла в Иркутский девичий монастырь. Взыграло у нее сердце, и она там осталась, и позже стала игуменьей Сусанной».

Твое призвание, Сереженька, то же, как говорил преподобный Серафим игумену Надеевскому Тимону: «Сей доброе слово куда попало, при дороге, в терние, в каменья, в хорошую землю. Кое-что взойдет и плод принесет, и даже сторичный». А стараться надо достигнуть тишины духа, ибо в душе мятежной доброго быть не может. А когда угомонишься, станешь умным, то многое сделаешь. Я говорил тебе о безмолвии внутреннем — вот это-то и есть истинный затвор и отшельничество, а молитва Иисусова, не прекращающая служение Богу внутри сердца, где и есть Царствие Божие, право понимаемое, поможет тебе во всем.

Бабушка Мария Николаевна. Черное, Нижегородская губерния

Моя мать скончалась в июле 1918 года, на второй год советской революции, у себя на родине, в Черном, и погребена в родовой усыпальнице Балуниных, в Желнике. Моей матери было всего сорок лет, когда она умерла, и семь лет она была больна, сначала туберкулезом, а когда его залечили, то сердцем. Трагедия моей матери заключалась в том, что она, женщина богатая и красивая, вместо того чтобы пользоваться благами жизни, должна была быть больной и страдать. Была она женщина весьма религиозная, блюла посты, молилась по старым обрядам, придерживалась единоверия. Я обязан ей твердыми устоями в вере.