На взгорье роз

Я прикладывался к стене ухом, стучал в нее камнями, даже несколько зашвырнул на другую сторону… и все безрезультатно: я не услышал ответа.

Итак, я оставил эту затею в покое, убежденный в том, что за стеной пустое, нежилое и лишенное человеческого существа пространство, которое по большому счету лишь заросло розами. Вопрос о том, что оно скрывало, наверное, совершенно перестал бы меня интересовать, если бы не некоторые обстоятельства, сопутствующие экстазу, а также изменения, которые со временем появились и в нем самом.

На четвертый день я почувствовал, что к привычному аромату трав и роз подмешан иной, особый запах. Уверяю, что вплоть до разрешения загадки, я не имел даже и понятия о его типе, так, чтобы при помощи чисто нормальных, обыденных, если так выразиться, функций обоняния в сочетании с рассудочными предпосылками быть способным сделать вывод об источнике его происхождения. Я лишь догадывался, что этот специфический запах, который витал среди прежних, очевидно сам должен быть гораздо интенсивнее, более отчетливее, но в данной ситуации он был приглушен и видоизменен другими.

До меня доносилась лишь результирующая всевозможных запахов, полученная за счет их взаимной интерференции. Отсюда, вопреки усилиям, я не мог никоим образом о нем судить: он был мне чужд, незнаком, я ощущал его впервые в жизни.

Параллельно с этим начало изменяться и экстатическое состояние полдня. Однажды, когда опьяненный солнцем я запрокинул голову и взглянул туда, где стена смыкалась с седым небесным куполом, мне показалось, что в ту же секунду за край спряталась какая-то голова. Неописуемый ужас насквозь пронзил всю мою сущность; походило на то, что за мной, без моего ведома, кто-то уже долгое время наблюдал из-за стены, а увидев, что я это заметил, снова быстро скрылся. Опомнившись, я начал убеждать себя в том, что это обыкновенное видение, часто сопутствующее экстазу. Постарался успокоиться. Но напрасно: я без устали мысленно изучал выражение открывшегося мне лица и форму головы. Однако оно явилось мне на столь крохотное мгновение, что мне было трудно описать его черты.

Домой я вернулся в высшей степени взволнованный и с нетерпением ожидал следующего дня, уверенный в том, что представится возможность для того, чтобы детальнее понаблюдать за таинственным явлением. Но назавтра пошел дождь, что ввергло меня в отчаяние. Расстроенный ожиданием лучшей погоды, я лишь на третий день встретил спасительное солнце.

Когда прогрев земли и растений достиг своего кульминационного момента, я среди хаоса ароматов снова почувствовал тот единственный, неуловимый, хотя теперь уже чуть отчетливее выраженный запах.

С уверенностью в том, что для видения в значительной степени нет каких-либо реальных оснований, я напрягал зрение и старался сохранять полное сознание, желая таким образом воспрепятствовать его появлению.

А между тем солнце, розы, а быть может и что-то то, неведомое сморило меня, парализовало сознание и, ровно в полдень, я увидел склоненную надо мной через край стены утонченно прекрасную, на сей раз явно женскую голову. Она была словно из тумана, расплывчатая, сотканная из едва уловимых атомов; овал лица продолговатый, благородный, зрачки в жемчужном окаймлении белков и волосы, собранные на затылке в греческий узел, цвета же определить я не мог, так как материя, из которой явление соткало свой образ, была неопределенной студенистой окраски.

Она смотрела печально, укоризненно. Когда же я хотел заговорить, она развеялась.

В течение следующих дней повторялось все то же самое, с той лишь разницей, что незнакомка постепенно как бы воспаряла над стеной всей своей фигурой, облаченная в туманные покровы. Меня удивили очертания ее тела: казалось, она сидела; ее небольшие аристократические руки с изумительно удлиненными пальцами бессильно свисали как будто с какой-то опоры. Она была так необычайно прекрасна, что я принял ее за воплощенный идеал, созданный моим воображением и явившийся извне особым образом в состоянии эйфории. Я влюбился в него без памяти и жил только лишь краткими, молниеносно краткими мгновеньями, на которые она мне показывалась.

Пока однажды — а это был уже четвертый по счету день, со времени ее первого появления — я с ужасом не заметил загадочного изменения на этом ангельском лике. Какое-то темное, будто бездна пятно расцвело на правой щеке. На следующий день оно стремительно расширилось и охватило лоб. Оно походило на те пятна, которые в светлую ночь можно наблюдать на лунном диске: от них веяло пустотой и холодом.

Вскоре вдоль ее алебастровых рук также протянулись тревожные тени. С необъяснимым отчаянием я наблюдал процесс исчезновения или затмения этого лучезарного видения. Эти изменения протекали параллельно с преобразованиями в качестве того специфического запаха, о котором я уже несколько раз упоминал. И не скажу, что этот последний становился интенсивнее, ведь тогда, возможно, я бы сразу открыл его природу, скорее он принимал то и дело все более изменчивый оттенок.