На Забайкальском фронте<br />(Документальные повести, очерки)

Следом за телеграммой явился к праздничному столу и сам командарм — небольшой, коренастый, с крупной седой головой.

— Привет однополчанам! — пробасил он и раскинул в стороны сильные ухватистые руки. Усаживаясь за стол, хитровато подмигнул юбиляру: — Платите, платите долг, милостивый государь. Помните, как я отпаивал вас в чахарских барханах?

В памяти мгновенно всплыл незабываемый август сорок пятого, задымленный Чифын, комдив Лазарев, берег пересохшей речушки…

— Лазареву тогда досталось больше всех, но он с честью вынес трудности, — заметил генерал. Потом добавил: — Великолепный комдив! Военная косточка! И требовательный, и в то же время душевный, сердечный. За те бензовозы, которые вы помогли ему спасти, готов был отдать вам свой орден. Каждый день звонил мне — хлопотал за вас. Я уж говорил ему: «Ты что меня бомбишь, Константин Аркадьевич? Война кончилась, а ты все бомбишь?..».

О многом переговорили ветераны Забайкальского фронта: вспомнили хоронорские метели-шурганы, выжженные солнцем даурские сопки, бескрайние монгольские степи и багровую от взрывов Халхин-Гол. Вспомнили тех, кто сквозь пыль и зной пробивался через сыпучие барханы Гоби к занесенному песками Долоннору, кто штурмовал неприступные кручи Большого Хингана, бросался под кинжальный огонь японских дотов, добывая великую победу на Востоке.

Потом речь зашла об укреплении деловых связей и тесных контактов совета ветеранов войны с писательскими организациями, военно-патриотическом воспитании молодежи.

— Над чем трудитесь, товарищ однополчанин? — спросил генерал.

Марков сказал, что пишет новый роман о наших бурных днях, где его родная Сибирь найдет достойное отображение, о месте писателя в созидательном народном труде, о его гражданском долге активно вторгаться во все сферы народной жизни. Рассказал о новых книгах, посвященных герою-современнику, о поездках писательских бригад в Сибирь и Казахстан. А как же иначе? Ведь писателей называют властителями народных дум. Так где же им быть, как не на переднем крае борьбы за великое будущее?

— Недавно мне пришлось толковать с одним поэтом, — продолжал Георгий Мокеевич. — Этот довольно замкнутый субъект стал доказывать мне, что «служенье муз не терпит суеты», что творчество, как и любовь, требует уединения. Но разве в войну лучшие писатели-фронтовики искали покоя? И какие прекрасные книги родились от общения пера и автомата! — Марков сделал небольшую паузу, посмотрел на лежавшую на столе рукопись и добавил: — Тишина нам, конечно, нужна: в шуме пивного бара ничего путного не напишешь. Но прежде чем уединиться для творчества, оглянись вокруг себя, посмотри, как гидростроители перекрывают реки, познакомься со строителями БАМа, которые в вечной мерзлоте прокладывают железнодорожные рельсы, поживи с ними в палатке — словом, почувствуй себя участником великих дел. И шире станут твои творческие замыслы, громче запоет твоя муза.

Бывший командарм внимательно выслушал писателя, в раздумье заметил:

— В литературе вас называют певцом Сибири, а для нас, забайкальцев, вы по-прежнему певец орлиных хинганских полков.

Прощаясь с хозяином, гость оглядел его с головы до ног, сказал вроде бы с сожалением:

— Не узнал бы вас на московской улице. Совсем гражданским человеком стали. — И, встопорщив остистые брови, спросил с деланной строгостью: — Ну, а полковничью шинель, небось, храните?

— Пусть висит — может, сгодится.

— То-то же. Правильно делаете!

Отставной генерал пожал отставному полковнику руку, направился к дверям. Он спешил в райвоенкомат на встречу с призывниками, чтобы рассказать наследникам боевой славы, как трудно добывалась победа, сколько крови и жизней было отдано за землю, на которой они теперь живут, трудятся и влюбляются, и как упорно надо учиться военному делу, чтобы уберечь мир на земле.

ПАРТОРГ РОТЫ БАТОРОВ

Много крови попортила бойцам эта косматая безымянная высота. Рота несколько раз пыталась взять ее штурмом, и все безуспешно. Во время третьей атаки стрелки доползли уже до самой середины ската. Казалось, еще один рывок, одно усилие — и они прорвутся к вершине. Но тут ожил проклятый дот, и пришлось откатываться вниз, к подножию, откуда начиналась атака.

Под вечер по высоте ударили орудия. Били хлестко, эхом отзывались рвущиеся снаряды. Вершина стала похожа на оживший вулкан, извергающий в небо расплавленную лаву. Когда закончилась артподготовка, бойцы бросились вперед. Подъем становился все круче, на пути все чаще попадались воронки от снарядов. Рота миновала изрытую снарядами горбину и оказалась совсем неподалеку от развороченного дота. Но в это время наверху снова заговорил вражеский пулемет, и рота залегла. Вокруг зачиркали пули, разбрызгивая в стороны землю. Оставаться на голом месте было нельзя. Пришлось снова откатываться к подножию высоты.