На «заднем дворе» США. Сталинские разведчики в Латинской Америке

Более года потребовалось на подбор подходящего здания для посольства. Поиски осложнялись тем, что в столице был «дефицит» на обособленно стоящие особняки. Такая вот особенность Буэнос-Айреса – плотная застройка улиц, дома тесно прижаты друг к другу. Предложений на аренду почти не было, только на продажу. Аренда в «приличных» районах колебалась от 1200 до 2500 долларов в месяц, приобретение в собственность – от 180 тысяч долларов до 400 тысяч.

Послу и шифровальщику пришлось тесниться в торгпредстве. Им временно выделили две комнаты: в одну «заселился» Сергеев, другая использовалась как рабочее помещение шифровальщиками – посольского и резидентуры. «Миша» из Монтевидео привёз всю необходимую для работы документацию.

Для военного атташата места не нашлось: Шевелев вначале отказал. Но после дискуссии на повышенных тонах военный атташе получил под рабочий кабинет комнату на пятом этаже – размером 3 на 3,5 метра с цементным полом, без отопления и телефона, рядом с кухней. Разумеется, женщины толпились там с утра до вечера, готовя еду и, как жаловался в Центр руководитель атташата, «проявляя нескромное любопытство». В коридоре можно было наткнуться на посторонних людей из «местных»: референтов, преподавателей испанского языка, дворника, шофёра и т. д. Имелись неудобства чисто рабочего плана: не было пишмашинок, мебели, канцелярских принадлежностей.

Сотрудники временно устроились в двух меблированных квартирах. Аренда обходилась дорого, дипломаты тратили на неё более половины зарплаты. В первой квартире обустроились три семьи (Лазаренко, Щучкина и Буйленко). Каждая получила по комнате, общее «пространство» – столовая, кухня и приёмная. Во второй квартире обосновались семья Орищенко и руководитель атташата. Туда же (в комнатку для прислуги) пристроили шифровальщика с женой.

Аргентинская контрразведка интересовалась причинами такой «скученности», её агенты пытались проникнуть в эти квартиры под любыми предлогами: от ремонта телефонной линии до выяснения причин «протечки воды» на нижний этаж. Иногда визитёры предлагали для найма более дешёвое жильё, по-видимому, с внедрёнными микрофонами. Лазаренко сходил «для интереса» в предлагаемую квартиру. «Не квартира, а одно большое ухо, – сделал он вывод. – Причём консьерж поляк, бывший участник Армии Крайовы».

Мужчины, «читавшие газетку» неподалёку от торгпредства, были из наружного наблюдения. Когда сотрудники выходили в обеденный перерыв перекусить или походить по магазинам, без «хвоста» не обходилось. Москва не спешила с ответом на заявку о покупке автомашины. Пришлось временно арендовать бьюик с шофёром, которого уже на следующий день вызвали в контрразведку и завербовали. Несколько раз его видели у полицейского участка на улице Лас-Эрас, видели, как он спешно звонил куда-то, если сотрудники атташата отлучались «в пешем порядке» по своим делам. Он же, подслушав разговор о сейфе, поинтересовался, на какой этаж его «пришлось затаскивать».

Портье торгпредства (он же дворник) – Роман Абрамчук, бывший польский подданный, из Западной Белоруссии, хорошо говорил по-русски. По мнению торгпредовских сотрудников, он интересовался вещами, которые заведомо были вне его «компетенции». Наблюдение за сотрудниками велось из постоянного полицейского поста. Оттуда шло «наведение» агентов наружного наблюдения за обитателями торгпредства, выходящими в город.

На официальных приёмах в доверие к офицерам атташата старались втереться женщины, которые по всем признакам были агентами контрразведки. В отчёте об одной такой попытке Лазаренко отметил: «Они сами предложили знакомство, приглашали в «Casino Russo» и нахально преследовали нас даже тогда, когда мы показали им своё неудовольствие».

По «нахальству поведения» всех превзошёл некто Матчурин. Он буквально «влез» в квартиру офицеров и предложил услуги по ремонту. Было время обеда, и незваный гость бесцеремонно, «по-свойски», уселся за стол. Сказал, что играет на балалайке, что в 1914–1918 годах был трижды ранен на немецком фронте. Потом служил у Деникина, затем у Корнилова, участвовал в Брусиловском прорыве в 1916 году.

Стушевался Матчурин только после того, когда офицеры ему напомнили, что прорыв был в 1916 году. Ушёл он недовольный, но через час пришёл снова: «Отвёртку забыл». Ему дали возможность поискать отвёртку, хотя он ничего не ремонтировал. На попытки Матчурина снова завязать разговор Лазаренко молча показал на свои ручные часы: мол, пора и честь знать…