На задворках империи

Бывалый солдат ловко скрутил цигарку, насыпал туда табак и, прикурив у соседа, самозабвенно затянулся.

– Я слышал, что генерал Скобелев пленил алайскую царицу? – прервал Баташов явно затянувшееся молчание, прерываемое лишь щемящим душу завыванием ветра.

– Да, была царица! – подтвердил Кузьма и, передав цигарку по кругу, продолжал: – После боя под Янги-Арыком царица Алайской долины бежала в Китай. Ну, бежала и бежала. Наше дело воевать. Поступил приказ, и мы двинули дальше в горы. Высотища такая – аж дух захватывает. Выходим однажды в широкую долину, смотрим, а там богатые табуны коней и стада овец пасутся. Вот Михаил Дмитрич и говорит: «Небось, царица вернулась, раз табуны ее здесь». Высланный вперед казачий дозор подтвердил его догадку. И то верно, ведь в ту пору в Памирах только у нее были такие богатые стада и табуны. Увидев нас, почти все инородцы в ужасе кинулись в горы, оставив на произвол судьбы хозяйку большой белой юрты. Пока шли переговоры с рослым джигитом, оказавшимся родственником царицы, из юрты вышла невысокая худая женщина с черным морщинистым волевым лицом. Сложив на груди руки, она поклонилась нашему генералу. Скобелев тут же соскочил со своего коня и, по восточному обычаю прижав правую руку к груди, ответил на поклон царицы. Женщина, войско которой было накануне разбито, не могла и предполагать о таком вежливом обхождении со стороны русского генерала.

«Переведите датхе (датха – это царица, – пояснил Кузьма), – сказал Скобелев толмачу-киргизу, – что я очень рад видеть ее в добром здоровье и надеюсь, что она, пользуясь своим огромным значением на Алае, повлияет на кочевое население склониться к миру и подчиниться требованиям России».

Он говорил о ее мудром управлении, о том, что ее уважают жители соседних долин, и еще много чего. Если говорить коротко, то своими добрыми и ласковыми речами, богатыми подарками генерал пленил царицу. Особенно когда набросил ей на плечи расшитый золотом халат. Бабы любого достоинства очень падки на подарки, – со значением закрутив ус, добавил Кузьма. – Так вот после этого мы с киргизами больше не воевали. Они стали верноподданными, как они говорят, «Ак-паши» – Белого царя…

– Ваше благородие, – неожиданно прервал рассказчика посыльный, обращаясь к Баташову, – господин полковник распорядился через полчаса начать движение.

– Ну что, братцы, отдохнули немного?

– Маненько перекурили, ваше благородие. Пора и честь знать, – откликнулись артиллеристы и, прикрываясь куцыми воротниками шинелешек от бьющей в лицо снежной крупы, поспешили к своим лошадям…

4

Прежде чем поступила команда продолжать движение, все пушки и боеприпасы были навьючены на лошадей, и коноводы, стараясь подбодрить своих понурых животин, подкармливали их оставшимися с утреннего чая горбушками.

Ветер понемногу стихал, и вскоре тучи, разорванные островерхими скалами на мелкие лоскутки, скрылись за горизонтом. Над перевалом вновь встало солнце, которое, отражаясь от только что выпавшего снега, нещадно слепило людей и животных.

– Не успела одна напасть пропасть, как другая насть, – невозмутимо балагурил Кузьма, натягивая на глаза повязку из шинельного сукна с узкими прорезями.

– Что это у тебя за повязка? – удивился Баташов.

– В горах это самое надежное средство от слепящих солнечных лучей, ваше благородие. Если не побрезгуете, то у меня еще одна штука припасена.

– А что ж, давай, – решительно сказал поручик, и, взяв из рук бывалого солдата пропахший ружейным маслом лоскуток, быстро закрепил его на голове. Сквозь горизонтальные щелки повязки хорошо просматривались окрестности, и, что самое главное, резь в глазах от ослепительного солнечного света значительно уменьшилась.

Перейдя через перевал, колонна начала медленно, но уверенно спускаться в долину, в глубине которой бушевала горная речка.

Люди и обоз растянулись. Меж огромных валунов вяло переставляли ногами измученные солдаты и вьючные лошади.

Молодой солдат-артиллерист Петр Кузьмин, с трудом перешагивая валуны, в изобилии валяющиеся на тропе, понуро брел рядом с самым рослым артиллерийским мерином, прозванным в батарее Васькой. Бедное животное, на которое безжалостно было приторочено пудов девять казенного груза, вытягивая шею и низко опустив голову, казалось, напрягало последние силы, чтобы не скатиться по осыпи. Кузьмину стало жаль лошадь, и он, несмотря на усталость, стал рукою подпирать накренившийся на одну сторону вьюк. Лошадь, поёкивая селезенкой, время от времени останавливалась. Останавливался и солдат, с трудом поддерживая усталое животное. Неожиданно лошадь остановилась, казалось, окончательно.

– Чего стал, ей! – раздался голос казака.

Кузьмин ничего не ответил, а спокойно, без крика подошел к измученной лошади, поправил вьюк и проговорил: «Айда!» Животное, устало заржав, двинулось дальше.

Между тем колонна подошла к горной речке. Сильные воды ее как будто кипели, пенились, ударяясь о камни, и наполняли воздух таким шумом, что невозможно было слышать крика даже в нескольких шагах от кричащего.