На задворках Солнечной системы

В этот день на корабле царило молчание. Разговаривали только по делу, никакого веселья, никаких улыбок, пустовал спортзал. Даже обедать ходили порознь, стараясь не сталкиваться с остальными и не смотреть друг другу в глаза. Смерть товарища, неожиданная и нелепая, подействовала на людей угнетающе. Басов валялся на койке, бездумно глядя перед собой, и даже читать не пробовал. Смерть товарищей он видел. Не раз, откровенно говоря, видел, но впервые это вызвало у него такой набор эмоций. Остальные, похоже, также ощущали нечто подобное, и вокруг корабля словно бы сгустилась темная, почти физически ощутимая мрачная аура.

Уже вечером Басов зашел в кают-компанию выпить кофе. Спать не хотелось абсолютно, на корабле стояла давящая вязкая тишина, даже дверь в рубку была наглухо задраена. Профессор думал, что он последний и никого здесь больше не предвидится, но ошибся. На глубоком мягком диване, стоящем в углу, сидела Петрова, отрешенно глядя перед собой.

Басов ходил не то чтобы совсем бесшумно, но тихо, что помогало в лесу и нервировало студентов. От этой привычки он не избавился и здесь, поэтому, обнаружив Петрову, просто шагнул назад, однако женщина услышала, подняла голову:

– А, Сергей… Не стой на пороге, заходи. Пить будешь?

В руке у нее материализовались стакан и небольшая, где-то на пол-литра, фляжка. Сочно булькнуло содержимое. Почти полная, механически определил Басов. Вообще-то, спиртное на борту против всех и всяческих правил, в космосе многое запрещено. Вот только все обходят подобные запреты и смотрят на это сквозь пальцы. Главное – не злоупотреблять. В конце концов, у самого профессора тоже имелся НЗ, две по ноль тридцать три, так что незачем строить из себя святого. Не поймут, да и вообще случай явно не тот.

– Наливай.

Петрова кивнула и плеснула в стакан до половины янтарной жидкости. Басов принюхался – виски. Настоящий, шотландский. Очень недешевая штука. В стоящий на столе второй стакан женщина налила столько же, тютелька в тютельку. Судя по движениям, она уже изрядно приняла на грудь, но руки не дрожали, а точность и вовсе была поразительной. Сразу видно – много работала в лаборатории, очень хорошо поставлен глазомер, а опыт и впрямь не пропьешь.

– Та-ак, что это мы тут делаем?

На пороге материализовался Исмаилов. Хмыкнул, глядя на них, потом вздохнул:

– Примете в компанию?

– Давай, – Петрова махнула рукой.

– Тогда я сейчас принесу…

– Потом принесешь. Если потребуется. А у меня еще есть, – тут она ткнула пальцем, и, проследив за ее жестом, Басов только сейчас обнаружил возле стены еще две фляги. Одна маленькая, открытая и, похоже, уже пустая, а вторая – совсем как та, из которой сейчас производили распределение живительной влаги. М-дя, Петрова не мелочилась.

Исмаилов не стал жеманиться, просто достал еще один стакан, получил в него свою порцию и поерзал, удобнее устраиваясь в кресле. При этом он стал на миг похож на огромного, чуть нескладного грифа. Вздохнул, приподнял посудину:

– Ну, помянем.

Выпили молча, не чокаясь и не закусывая. Петрова сразу же, без паузы, налила еще. Повторили. Шибануло так, что выдавило слезу из глаз. Рядом свирепо закашлялся Исмаилов, потом встал, выудил из холодильника нарезанную ветчину, поставил на стол, и все немедленно закусили.

– Ф-фу… Мне дед бы за такое по горбу так врезал, что неделю бы отлеживался…

– Мне тоже, – кивнул Басов. – Он у меня из староверов, пьянку на дух не переносил. А твой?

– А мой считал, что правоверному свинину есть нельзя и вино пить. Крепок был в вере.

– Успокойся, это не вино, да и свинину в походе можно.

– Э-э, – махнул рукой Исмаилов. – Старикам этого не объяснишь.

– Это точно, – вздохнула Петрова. – Твой сколько прожил?

– Он и сейчас живой. Ему восемьдесят восемь только. А твой?

– А мой погиб. Он во время Большой Прибалтийской дивизией командовал – ну и подорвался на мине. Случайность. А твой, Сереж?

– Умер три года назад. Ему уж за девяносто было.

– Ну, хоть мы остались, род не прервался, – кивнул Исмаилов. – А у…

Тут он осекся, но все поняли, о чем он. Петрова опять вздохнула:

– Дети. Трое. Надо будет, как вернемся, помочь.

– Никаких проблем, – не раздумывая, ответил Басов. Исмаилов лишь кивнул согласно. – Ты его хорошо знала?

– Ну, как хорошо… Я с ним дважды в экспедиции ходила. На Меркурий и к лунам Юпитера. Штурман он был замечательный, и человек – тоже. Как-то на Меркурии он нас всех спас.

– Это как?

– Знаешь, Валер, так, как он, никто не сможет. У нас вездеход в трещину провалился, так Володя успел схватить за заднюю ось, другой рукой уцепился вообще непонятно за что и удерживал его, пока все не выбрались. Сила тяжести на Меркурии, конечно, не как у нас, но все же…

– Да уж, – подумал Басов. – Удержать вездеход – это надо обладать воистину нечеловеческой силой. И так нелепо…

А Петрова разлила по третьей, четко распределив то, что осталось во фляге, вздохнула:

– Ну, давайте, что ли…

Выпили, крякнули, закусили. Бледные щеки планетолога наконец порозовели, да и Исмаилов вроде бы оттаял, хоть и не до конца. Спросил, почему-то мрачно глядя в пол:

– А у вас как с детьми?