На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

Вице-губернатор осмотрел убогий уют жалкого старушечьего мирка, в котором скорбно увядали напоминания о прошлом – высохшие цветы, семейные альбомчики. Быстро сновали спицы в руках старух, довязывая последнюю пряжу в жизни. Сергей Яковлевич старался смотреть поверх старушечьих голов, чтобы не встречаться с ними глазами, и заметил щели в стенах, залепленные жеваным хлебом.

– Клопы? – спросил он, не желая уйти отсюда молча.

– Что вы, – ворковал Сютаев, – у нас клопов не полагается… Потому как мы строгие. Увидим – и давим-с!..

В следующей палате ютились мужчины. Сютаев сразу разлетелся к одному старому солдату на костылях.

– Ваше сиятельство, извольте обратить внимание… За­служенный ветеран! Еще при Паскевиче, так сказать, пострадал за отечество. Покажи, Степаныч, покажи сиятельству, сколько ты крестов от царя заслужил!

Старик поднялся с койки, уперся в костыли.

– Зачем, – сказал он горько, – зачем кресты мои барину? У него, видать, и своих хватает!

– А ты покажи, покажи, – канючил Сютаев. – Ну, достань свою шинельку из сундучка… Тебя его сиятельство, глядишь, и отблагодарит чем-нибудь!

Он кинулся к сундучку, чтобы извлечь оттуда шинель с крестами, но старый ветеран прижал костылем крышку:

– Вот заслужи свои кресты, тогда и показывай… Чего ты ко мне липнешь-то?

Мышецкий раскрыл портсигар и протянул его инвалиду:

– Берите, отец… Как вы живете здесь? Мягко ли спится? Вот я смотрю – костыли у вас уж больно старые. Проволочкой-то вы их сами перевязали?

– Будут костыльки новые, будут, – не унимался Сютаев.

Старик вдруг махнул на него:

– Отойди ты от меня… гнида! В кои веки человек зашел поговорить со мною. Двадцать три года сиротствую здесь и впервой слово людское услышал…

Закончив осмотр «призреваемых по ведомству императрицы Марии Федоровны», князь Мышецкий, почти уже от самого крыльца, вдруг резко повернул обратно – на кухню.

– Стоп! – схитрил он. – А ну-ка, пройдем…

Следом за ним вприпрыжку бежал Сютаев:

– Ваше сиятельство, ваше… позволю заметить…

Животом, не совсем вежливо, он пытался оттереть князя от дверей, откуда парило разварным духом пшенной каши.

– Кухонька, – убеждал он, – так себе. А вот здесь, ваше сиятельство, прошу покорнейше… Музей у нас! Ничто выдающееся не пропало… Ложки резные, иконки, крестики…

Но Мышецкий уже распахнул дверь и шагнул на кухню. Возле громадной печи, в которую были вмазаны котлы, возился повар с дерюжинкой на поясе. Сергей Яковлевич успел заметить, что повар растерян, но тут подскочил Сютаев:

– А ты – мешай, мешай кашу-то… Ведь густа небось и подгореть может!

– Ой, не провернуть… – крякнул повар.

«Что они, – подумал Мышецкий, – за дурака меня, что ли, принимают?..»

– А что у вас здесь варится?

Сергей Яковлевич подошел к другому котлу и с грохотом отворил дощатую крышку. В пустом котле, свернувшись клубком, сидел на поджаренных пятках какой-то благородный старец. Сидел он там, и – ни гу-гу!

– Это и есть ваш Митрофан? – сказал Мышецкий.

Сютаев открыл рот, даже язык выпал. Со лба повара скатилась в кашу капля пота.

Мышецкий снял пенсне и отчетливо произнес:

– Сезам, отворись!

Старик пробкой выскочил из котла и кинулся бежать, роняя из-под зипуна тяжелые свертки. Но его все-таки поймали и вернули обратно (вместе с куском сала фунтов на пять, головой сахара и чулочком с сечкой).

– Кто вы, сударь? – спросил Сергей Яковлевич помягче.

Старик взмолился:

– Отпустите с миром… На што я вам?

– Эй, – распорядился Мышецкий, – зовите сюда полицейского чиновника… Он сидит в моей коляске!

Старик бухнулся в ноги, сложил перед Сютаевым ладони:

– Сынок, скажи…

Мышецкий уставился на Сютаева:

– О чем он просит вас?

– Вот крест святой – не знаю…

– Кто вы? – спросил Сергей Яковлевич.

– Да я ж отец его… отец родной!

Сютаев замахал руками, подмигивая рыбьим глазом:

– Что вы, папаша, говорите такое? Какой же отец вы мне?

– Это правда? – спросил Мышецкий.

– Да у меня и отца нет, – возмутился Сютаев.

Старик, не вставая с колен, заплакал:

– Да я же вскормил тебя, вспоил. В люди вывел…

– Ваш отец? – строго спросил Мышецкий.

Сютаев пожал плечами.

– Впервые вижу, – сказал он.

– Признай! – вопил старик. – Не позорь меня… Господин хороший, – хватал он Мышецкого за полы одежды, – смилуйтесь! Ну, семья… ну, сахарок! Ну, сальца шматочек…

– Вывести его надоть, – засуетился Сютаев. – Где же Митрофан?.. Эй, зовите Митрофана!

– Да оставьте вы своего Мирофана в покое! – взбеленился Сергей Яковлевич.

Теперь он вцепился взглядом в повара:

– Ну, говори!

– Да уж что греха таить… Точно, ихний папашка!

Теперь и Сютаев бухнулся в ноги:

– Ваше сиятельство, не погубите. Христом-богом прошу. Два годочка осталось до пенсии… пять дочек на выданье. Кормилец вы наш! Сорок два года служу-у-у…

Старик (отец его) поднялся.

– А-а, шукин шын, – прошипел он злорадно. – Зажгло тебе! То-то! Господин хороший, плюйте в рожу ему… Доставьте мне удовольствие: плюйте, я один буду в ответе!