На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

Запахнув крылатку, чтобы скрыть блеск мундира, он поудобнее уселся в коляске и смахнул испарину.

– В присутствие, – наказал он кучеру.

Разговор с сановным Мясоедовым, обещавшим поддержку сената, а теперь встреча с этим «попугаем», открыто отпихнувшимся от дел губернии, сразу же укрепили в Мышецком уверенность.

«Господи, – взмолился он, – только бы сенат поскорее забрал Влахопулова под свое зерцало!..»

В губернском правлении, естественно, уже знали о прибытии нового вице-начальника. Сергей Яковлевич наспех посетил свой кабинет, провел пальцем по краю стола, оглядел мутные голые стены. Ни карты, ни картинки – будто казарма.

Секретарь канцелярии Огурцов, весьма потасканный чинуша лет пятидесяти, мигая красными, как у кролика, глазками, молча наблюдал за новым вице-губернатором.

– Вы женаты? – спросил его Мышецкий.

– Внуки уже, ваше сиятельство.

– Тем более, – подчеркнул Мышецкий. – Стыдно являться на службу в таком затрапезе… Чем у вас раздуты карманы?

Огурцов, не прекословя, вытащил из кармана громадную луковицу. Положил ее перед князем.

– А что вы качаетесь? – присмотрелся к нему Мышецкий.

– Походка такая… с детства, ваше сиятельство, – ответил Огурцов почтительно.

Из-за дверей парадного зала уже доносился чей-то голос, возвещавший о его прибытии:

– Камер-юнкер двора его императорского величества, вице-губернатор, его сиятельство князь Мышецкий!

Не скинув крылатки, он быстро направился к дверям.

– Я заехал сюда, – выговорил князь Огурцову, – чтобы предупредить: ни один чиновник не смеет покинуть управы, пока я не объеду губернские учреждения… Передайте им мою волю и отключите телефон. Что же касается просителей, которых я видел у подъезда, то мне сегодня не до прошений!..

На улице коляску его догнал чернявый офицер. Запыхавшись, вскочил без приглашения на подножку.

– Полицмейстер, – назвал он себя. – Чиколини Бруно Иванович… Счастлив быть в вашем распоряжении!

– Не нужно, – ответил Мышецкий, и полицмейстер спрыгнул с подножки в грязищу мостовой, уныло поплелся на мостки тротуара.

Однако у первого же полицейского участка Сергей Яковлевич остановился и поманил к себе вислоухого писаря, шагавшего куда-то в новеньких галошах поверх валенок.

– Вы служите в этом участке?

– Непременно, – откликнулся парень.

– И местный уроженец?

– Сызмала при сем городе состою.

– Тогда садитесь. Будете сопровождать… Уселись они рядком, взмахнул кучер плетью:

– И-эх, зале-етныя… грра-абят!

И на Уренскую губернию, доживавшую последние часы в счастливом покое неведения, вдруг обрушился оглушительный смерч.

2

Первый удар был нанесен по богоугодным заведениям: ненависть к этому миру крохоборства и ханжества Мышецкий вынес еще со скамьи училища правоведения, справедливо считая, что призрение вдов, сирот, калек и убогих – дело казенное и серьезное, а не частное и копеечное.

– Что вы знаете о доме для сирот? – спросил Мышецкий.

– А там… сироты, – мудро ответил случайный попутчик.

– Я не об этом… В основном – чьи это сироты?

– А «самоходы» оставляют – переселенцы. Сами-то мрут, а мелюзгу ейную, чтоб не попрошайничали, значица, одна барыня собирает. Знатная барыня!..

Проезжая мимо ночлежки («Ночлежный дом г-на советника коммерции Иконникова»), князь Мышецкий велел остановиться, решил заглянуть и сюда. В тесной каморке смотритель со своей бабой, украшенные оба симметричными синяками, миролюбиво дули чаек с блюдец, расписанных пышными розами. Со стены грозно взирал на супругов боевой генерал Кауфман, покоритель азиатов, и махал длинной сабелькой.

– Не знаю я, не знаю, – заговорил смотритель, ошалевший от появления князя. – И ничего-то мы здесь не знаем… Вот хозяин придет, тогда уж…

На дворе ночлежки кисли лужи застоявшейся мочи. Вдоль забора, посеянные грядками, вспухали под солнцем зловонные экскременты, и над ними кружила первые зеленые мухи.

– Г…? – показал Мышецкий рукою в перчатке.

– Не знаю я, ничего-то не знаю… Дело хозяйское!

Сергей Яковлевич заглянул в помещение ночлежки. Высились ряды неоструганных нар, задернутых ситцевыми занавесками. По углам валялось тряпье и рвань, разило клоповником. Стены были расписаны похабщиной.

– Как хозяин, – бубнил смотритель, – от его попечений… А я не знаю, и не велено знать!

Покидая ночлежку, Мышецкий прочел у дверей объявление: «За одну ночь – пять копеек». Он быстро прикинул количество мест на нарах, надбавил на тесноту, свойственную русскому человеку, и в уме сложилась немалая сумма.

– Я, – сказал он, – мог бы и не служить более, имей я только такую ночлежку!

– Не знаю я, ослобоните, ваше сиятельство…

Из разговора с полицейским писарем Сергей Яковлевич выяснил, что Иконников, владелец чайной фирмы, ведет торг через Кяхту, имеет одного сына, который отправлен учиться за границу.

«Я его придавлю, – решил Мышецкий, – сам убежит за границу…»

Коляска остановилась перед домом сирот. Мышецкий стремительно вошел в переднюю, зацепившись за двери шпагой. Какие-то приживалки в сером, как мыши, с писком шарахнулись от него по своим насиженным норам.