На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

– Нет, князь. Я не признаю никаких азартных игр…

Мышецкий вспомнил, как обчистили, благодаря ему, великого князя Алексея Александровича, и весело рассмеялся.

– О чем ты, Serge? – спросила Алиса.

– Просто я вспомнил креветок в ресторане «Резерв», – приврал он тут же. – А вы помните, Геннадий Лукич?

– Ну как же! – охотно откликнулся Иконников. – Кстати, их высочества отныне там не обедают. Знаете (в сторону Алисы), там эдакие малюсенькие не то лангусты, не то омары… Но удивительно вкусные!

– Да-да, – поддакнул Сергей Яковлевич.

– Так вот, мадам (снова к Алисе). Наш августейший заинтересовался способом их приготовления. Ему показали большой чан, в котором клокотало что-то невыразимо противное…

– Что это есть такое? – спросила Алиса по-русски.

– Его высочество, мадам, великий князь Алексей Александрович, как и вы, тоже спросил – что это такое? И ему ответили, что эту бурду заварил еще прадедушка нынешнего владельца, с тех пор они только добавляют туда воду. И никто так и не знает – что же это именно такое? Его высочеству стало… худо, мадам.

Так-то вот, в легкомысленной болтовне, Сергей Яковлевич немного отвлекся от губернских неурядиц, и когда Иконников ушел, Алиса спросила:

– Serge, что ты скажешь об этом господине?

– Что? Не знаю, как тебе, но мне он… понравился.

Подумал – и заявил решительно:

– Во всяком случае, Иконников – человек нашего круга, и я буду рад, если он станет бывать в нашем доме…

В цепочку событий будущего нежданно-негаданно включилось еще одно звено.

Сцепит оно или расцепит?..

7

Еще из-за двери он услышал разговор чиновников:

– А в Стамбуле-то, господа, конституция!

– Эка! А у нас, батенька, зато – проституция. И сколько угодно-с. На любой вкус… Турки-то еще позавидовать могут!

Мышецкий толкнул двери присутствия, и орава чиновников, с грохотом двигая стульями, покорно поднялась перед ним.

– День добрый. Садитесь, господа… Что слышно от его сиятельства султана Самсырбая?

От его сиятельства ничего не было слышно. Затих султан, даже подарки перестал слать. «Ну что ж, – решил Мышецкий, – придется тряхнуть его еще разочек!» Под окнами губернского правления проехал цыганский табор. Сергей Яковлевич сразу же распорядился через Огурцова:

– Созвонитесь с полицией: цыган остановить и выдержать в карантине… Борисяк знает!

В полдень на вокзал железной дороги было доставлено из уезда мертвое тело землемера, проводившего – по указанию Мышецкого – нарезку участков для поселенцев. Землемер лежал на платформе, раскинув ноги в сапогах, заляпанных глиной; кто-то из путейцев обсыпал его зацветающей черемухой.

Первой мыслью Мышецкого было – немцы. Но рассыльный солдат принес длинную киргизскую стрелу, завернутую в синюю сахарную бумагу.

– От генерала Аннинского, – доложил солдат.

На бумаге, в которую была завернула стрела, шла броская надпись самого генерала: «Этой стрелой был убит ваш землемер. Разберитесь сами».

– Лошадей! – гаркнул Мышецкий.

В полчаса он домчал до Кривой балки, выскочил из коляски. Ну, так и есть! На месте стоянки султана только пересыпался под ветром пепел костров да белели в траве обглоданные кости баранов.

А дальше тянулась голая, жирно взбухавшая под солнцем равнина степи. И – никого…

– Назад! – крикнул Мышецкий, вскакивая в коляску. Вихрем ворвался в свой кабинет, грыз ногти от бешенства.

– Кобзева сюда… быстро!

Пришел Иван Степанович:

– У вас все готово к отправке людей?

– Да, князь. Вагоны проветрены и…

– Так начинайте! – распорядился Сергей Яковлевич. – Завтра я сам прибуду на место… Сразу же пахать и сеять. Отстраиваться будут потом. Не до этого сейчас!

Явился из казенной палаты Такжин:

– Ваше сиятельство, позволю себе заметить, что для передвижения переселенцев полагается на душу две десятых копейки. А вы исходите, как это усматривается из ведомости, из четырех десятых на одну прогонную версту.

– Да о чем вы? – вскипел Мышецкий. – Дело идет о тысячах пудов хлеба, а вы суетесь ко мне со своими погаными полушками! И слушать не буду, оставьте меня…

Потом, уже наедине, подумал: «Когда же решится выздороветь Симон Гераклович? Вот хитрый старец: оставил меня в такой момент. Хоть бы поскорее забрали его в сенат!»

Совсем неожиданно появился Атрыганьев.

– О! – приветствовал его Мышецкий. – Как раз кстати… Я слышал, Борис Николаевич, что вы недавно навещали его превосходительство?

– Да, я лишь сегодня вернулся из Заклинья.

– Ну, и как здоровье Симона Геракловича?

Атрыганьев хитренько сожмурился:

– Вы же и сами понимаете, князь, что выздоровление его превосходительства зависит только от вас. Освободите Уренск от переселенцев, подождите, пока не передохнут холерные, и Симон Гераклович снова приступит к делам.

– А как с его назначением в сенат? – намекнул Мышецкий.

– Ждет со дня на день. Пока не слышно…

Вспомнив о Додо, Сергей Яковлевич, все время думал – скажет о ней Атрыганьев или же промолчит?

И предводитель дворянства Уренской губернии не вытерпел – сказал: