На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

— Вот в том-то и дело, чтобы взнуздать эту пропаганду! Зубатов — человек неглупый, в прошлом и сам революционер, и он хорошо понимает, что у социалистов надобно отнять взрывчатый материал — массу. И направить силу взрыва — на копейку! Пусть думают о большом куске мяса, только не о политике. Согласитесь: лучше дать три, пять, десять, двадцать копеек, чем потерять свою голову!

Геннадий Лукич вынужден был согласиться, что в этой комбинации, конечно, есть нечто и выгодное. Выгодное, хотя и опасное, — но, в общем, он согласен.

— Давно бы этак-то! — говорил Сущев-Ракуса. — А то разлетелись кандибобером: безобразие, эксперименты, революция! Думать надо, молодой человек… Про-ни-кать!

И, прощаясь с Иконниковым, жандарм предупредил:

— А вы, юноша, с Ениколоповым-то — поосторожнее. Знаю: дружите вы. Знаю! Неглупый эсерище. Да, неглупый… Но, как сына, остерегаю — подальше от него, подальше!

— От чего же, полковник, — спросил первогильдеец, — вы желаете предостеречь меня?

— Ну, мало ли чего не бывает… — увильнул жандарм.

Намек полковника угодил точно в цель. Действительно, последние дни Геннадий Лукич переживал некоторые осложнения в дружбе с врачом-эсером. Без денег и здесь, конечно, не обошлось. Иконников никогда не стеснял себя в средствах и любил одаривать каждого, кто ему чем-то нравился. Ениколопов завязил свой нос в долгах, доходов от практики ему не хватало, и теперь он страстно желал освободиться от зависимости перед богатым другом.

И, чтобы расплатиться с Иконниковым, он предложил ему не что иное, как… княжну Додо.

— Поверь, братец, — расхваливал Ениколопов женщину, как товарную наличность, — ей-ей, бабец того долга стоит. К тому же — княжна, в Бархатную книгу записана. Сумасшедшая, правда, да зато… зверь, а не женщина! Конкордию перешибет. У меня уже сил на нее не стало — хоть дворника зови на помощь. Только мигни — она сразу к тебе перепрыгнет!

Молодой миллионер на подобную сделку не был способен.

— А ты — циник, брат Вадим, — ответил он. — Только извини, мой любезный Брут: моя скромная фирма не желает прогореть на черносотенных акциях. А долг… (Иконников стыдливо покраснел.) Бог с ним, забудем о нем!

— Ладно, — сказал Ениколопов, не благодаря. — Когда случится революция, я тебе этот долг отдам!..

В таком-то вот сумбуре впечатлений Геннадий Лукич и навестил Алису Готлибовну, которая всегда невольно радовалась его появлению. Но сегодня молодая княгиня была чем-то явно встревожена, от Иконникова не ускользнула и беглость взгляда, и рассеянность речи женщины.

Словно разгоняя сомнения, первогильдеец быстро заговорил, подводя Алису к окну:

— Взгляните, на чем я приехал… Вам это нравится? К сожалению, для наших дорог больше подходит берлинский «пипп», но он очень груб и шумлив, как прусский офицер…

Возле дома стоял новенький автомобиль «ландолле», сверкая застекленной кабиной. Иконников тут же напомнил Алисе, что русские кучера (которых она почему-то боялась) отныне ей не грозят.

— Сколько же стоит это «ландолле»? — спросила женщина, слегка нахмурясь и сосредоточенно смотря на улицу.

— Всего двенадцать тысяч франков, — небрежно пояснил Геннадий Лукич. — И восемь тысяч дорожные расходы… Вы будете первая амазонка в Уренске, которая рискнет испытать наши чудовищные дороги…

Роль первой амазонки оказалась заманчивой. На сумасшедшей скорости (двадцать пять верст в час) Иконников пролетел по Садовой улице и спустился к реке. Позади остался городовой, громко чихающий в клубах газолиновой копоти. Разбежались, как от черта, мужики на переправе, закрестились бабы, только собаки, сатанея от ярости, не уставали облаивать эту незнакомую еще им телегу…

— Как вы себя чувствуете? — осведомился Иконников.

— Благодарю вас. Меня это развлекает…

Алиса Готлибовна то принималась болтать о пустяках, то вдруг удрученно замолкала. Совсем неожиданно прозвучал ее наивный вопрос:

— Эта замечательная госпожа, о которой вы вспоминали с моим мужем… Как вы называли ее?

— Ивонна Бурже, мадам.

— Да, Ивонна Бурже… Она что, и правда так красива?

— Ее красота вымышлена нами — мужчинами. Но вымысел всегда прекраснее хлеба насущного!

— И так богата эта… дама?

— Несомненно, мадам. Она скупила уже несколько райских островов в Средиземном море. Построила там виллы, как в сказке. Ее окружает пение птиц и восторженный ропот поэтов…

Алиса Готлибовна попросила остановить «ландолле» на бульваре: ей вдруг захотелось пить. Иконников провел княгиню под сверкающий навес летнего буфета. Здесь было пустынно, лишь возле самого обрыва к реке сидели два собутыльника — капитан парохода и офицер-нижегородец в чине капитана.

— Щенок ты, — говорил офицер пароходчику. — Какой же ты капитан? До заморозков только. А я, брат, и в крещенские морозы состою при собственном чине!

— Россия имеет свои особенности, — извинительно заметил Иконников перед Алисой. — Чувствую я, что гнетет вас что-то, и мучаюсь вместе с вами… Я не ошибся?

Женщина слегка кивнула ему, не подымая глаз.

— Не могу ли я помочь вам?