На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дремлюга, радостно возбужденный, не удержался и позвонил Мышецкому прямо в губернаторский дом:

– Ваше сиятельство, ваше указание мною выполнено…

– А что я вам указывал, капитан?

– Местные акгивуи арестованы… вся головка!

– А я и не говорил, чтобы вы их арестовали.

– Как же так? Не вы ли, ваше сиятельство…

– Послушайте, – остановил его губернатор. – Да, я велел вам пресечь активность погромной партии. Да, я указывал на пресечение способов мерзкой пропаганды. Но арестовывать – нет, нет!

Дремлюга малость подзакис.

– Не выпускать же? – сказал. – Шуму от них не оберешься…

– А – станок? – вдруг спросил Мышецкий.

– Что, что, ваше сиятельство? Что вы сказали?

– Повторяю: вы станок печатный забрали у них?

Дремлюга повернулся от аппарата к Бланкитову:

– Олухи, вы станок взяли? Князь спрашивает…

Бланкитов опешил:

– Три бомбы, ящик с револьверами… А станок – нет!

– Извините, князь, – продолжил Дремлюга, – отвлекли… Да, вы можете не беспокоиться: мы станок взяли… Спокойной ночи!

А потом гаркнул на Бланкитова, как на худого щенка:

– Воздух портишь? Дуй обратно, что есть мочи, и быстро вези станок сюда. Слышал? Я князю уже доложил, что станок здесь…

Бланкитов упорхнул, как мотылек, в черную уренскую ночь. Трещенко и Персидский смаковали на все лады оплошность своего напарника, распивая пиво, судили без жалости:

– Конечно, разве Еланкитову можно доверить? Оно и верно, что человек он опытный, да за галстук вправляет не приведи бог…

Прошел целый час. Выли в подвале арестованные активуи.

– Где Бланкитов, дерьмо такое? – бушевал Дремлюга.

В половине второго ночи пришел незнакомый дворник.

– Капитан Дремлюга вы будете? – спросил с опаской. – Вот вам тогдась гумага преважнецкая, господа писать изволят…

Это был рапорт Бланкитова с просьбой об отставке.

– Я его отставлю! Отставлю и приставлю! Где он?

– Ходють, – сказал дворник. – По улицам темным ходють. А войти не смеют. Потому как причина нам неизвестная. Но – ходють!

– Трещенко, Персидский, за шкирку его, ко мне, расшибу!

Изъяли с темной улицы.

– Вот он… расшибайте!

– Был я, – заплакал Бланкитов, – все облазил. Нет станка!

Дремлюга так и плюхнулся на стул, аж сиденье треснуло.

– Я не буду, – сказал. – Теперь ты сам звони князю… Ну?

– Может, утречком еще пошукать? – рыдал Бланкитов. – Может, где под кроватью и не заметил… Вот солнышко взойдет, тогда…

Дремлюга сорвался с места. Прыжками, словно зверь, кинулся в арестное отделение. Распахнул двери камеры – первой же.

– Фа-ми-ли-е? – закричал. – Быстро!

– Извеков я буду… Ферапонт, а по батюшке – Матвеев.

– Произведен – когда был?

– Родился-то когда? Погоди, сейчас вспомню…

– Сословие?

– Ну, мещанин… Так что?

Тресь по зубам:

– Где станок?

Ферапонт в угол так и закатился.

– За што лупишь? – орал. – Нешто я скрал станок? Ну, да! Стихи печатали… в рифму! Так поди и возьми, где стоит…

Дремлюга развернулся, снова – клац по зубам:

– Ты мне Пушкина тут не выкобенивай! Говори: где станок?

– Поди да возьми, говорю. Пошто клеишь меня? Ну, печатали, не сомневаюсь… Так вить кому можно, а нам – с маком?

Дремлюга ремень на штанах расстегнул, намотал его на руку. Тяжело качалась острая бляха. И пошел прямо на активуя:

– И не такие у меня бывали. Да кололись – без сучка и задоринки. Станешь тонкий, звонкий, а уши – топориком! – И хлестал бляхой. – До утра думай… Где станок? Куда спрятали?

И до утра все «думали». Сообразить не могли. Наигранно веселым голосом (где наша не пропадала) доложил Дремлюга губернатору по телефону:

– Ваше сиятельство, неувязочка вышла, провались оно все. Бланкитов, сотрудник мой, чудак такой, не прихватил станочка единовременно. А теперь он куда-то завалился, не найдем!

На другом конце города долго-долго молчал князь Мышецкий.

– А ведь дело-то, – сказал потом строго, – оборачивается отныне серьезным. Самое главное не исполнено вами…

– Активуев выпустить? – сгоряча ляпнул Дремлюга.

– Нет, нет, нет! Теперь ни в коем случае! Как можно? С этого момента, повторяю, дело выглядит весьма серьезно… Спросите у арестованных, пожалуйста, где они прячут свою типографию?

«Будто мы их не спрашивали?» – обозлился Дремлюга.

– Да активуи, князь, как-то осторожничают со станком…

– А за что вы, капитан, жалованье получаете? – спросил Мышецкий. – Итак, я жду!

– Ладно, – сказал Дремлюга. – Я им детство припомню. Они у меня до старости его не забудут… Бланкитов, Трещенко, Персидский, – где вы там, орлы?

Сотрудники скинули сюртуки, подтянули рукава сорочек, бережливо сняли с запястий крахмальные манжеты. Размяли мышцы, чтобы сподручнее бить активуев по мордам.

Дремлюга с отчаянием посмотрел на телефонный аппарат:

– Выходит, дело не простое. Велено его сиятельством станок достать. Дался он ему – хлебом не корми! Так что вы, господа, на самые лучшие чувства повлияйте. Напомните, например, о тех местах, куда ворон костей не заносит…

Щелкнули каблуками, выкатились. А на смену им (о, горе!) появилась госпожа Попова, урожденная княжна Мышецкая, чтоб ее черт побрал! Вне себя от ярости Додо сказала: