На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

– Поехали дальше, – сказал он, влезая в пролетку. – Ну, чего смотришь? Ты не бойся – я добрый: простых людей люблю…

7

После убийства тургайского генерал-губернатора степной край получил крутой крен влево…

Из Тургая до Уренска доходили путаные вести: о разгроме тамошней тюрьмы, о разоружении полиции; власть в Тургае перешла к Совету рабочих и солдатских депутатов…

В середине дня, когда Мышецкий, как всегда, ничего не делал, над Уренском рассыпалась пулеметная дробь. Пулемет захлебывался где-то за Меновым двором – словно задыхающийся от бега человек. Сергей Яковлевич издали наблюдал, как зигзаги очередей, скобля деповскую трубу, подбираются все выше и выше… Красное полотнище, такое дразнящее, вдруг пошатнулось, И ветер, понес его над городом, как воздушного змея. Пулемет, дожевав ленту, заглох.

– Узнайте, – наказал губернатор Огурцову, – кто осмелился отдать приказ о стрельбе?

Оказалось, что из пулемета лично строчил полковник Алябьев.

– Что ж, – сказал князь, – придется с ним побеседовать…

Алябьев – плечистый красавец с первой проседью в гладкой прическе; роскошная нагайка и кожаные леи, вшитые от колен до паха, обличали в нем любителя верховой езды.

– Я согласен с вами, полковник, – говорил князь Алябьеву, – что красный флаг был неуместен. Но сейчас, в священные дни конституционной свободы, ваш решительный жест никак не оправдан.

Полковник вскинул руки, как бы берясь за невидимую гитару.

– Представьте, что я играю, – сказал он, шевеля пальцами. – Но одна рука у меня придерживает струны. Чтобы не испортить музыку. Так и в этом случае: не каждая струна, князь, звучит хорошо в этой «свободе». Я ее немного придержал… Пулеметом!

Из дальнейшего разговора выяснилось, что солдаты Уренского гарнизона предъявили петицию: выпускать их в город и не стричь им волос. До этого Мышецкий редко встречал солдат на улицах: они – на радость командованию – тихо и смирно сиживали по казармам, чистя свою амуницию.

– Милостивый государь, – сказал князь полковнику, – султан Абдул-Гамид, уж на что зверь, и то выпускает своих янычар побаловаться на зеленую травку. Мы же, слава богу, не турки!

– Стрижка – гигиенична, – ответил Алябьев в сторону.

– Не спорю. Но свободного человека не надобно стричь по шаблону. Свободный человек сам желает избрать себе фасон прически… Восстание на броненосце «Потемкин» тоже началось с пустяков: нашли в мясе червей. А затем увидели и позор самодержавия. Тысячи мелких оскорблений складываются во всеобщий протест народа!..

Мышецкий все эти дни ощущал неповторимое страшное одиночество. Мело и мело за окном. Горела перед ним свеча – такая старомодная: витая, желтая. «Как жаль, что я не играю в карты, – решил нечаянно, – все бы лучше убить время!..» А над городом колыхались торжественные флаги империи. Подняв барашковые воротники, городовые величественно озирали уренские просторы. Шлялись по улицам разболтанные, с оторванными хлястиками солдаты. Обыватели варили бражку, и воздух был насыщен спиртом, как винный погреб.

– Боже мой, какая тоска, – сказал Сергей Яковлевич. – Ну, стоило ли мне забираться в эту дыру? Сидел бы в департаменте…

Позвал «драбанта», и они выпили. Жевали сыр и маслины. Мышецкий, выплюнув горькую косточку, сказал:

– До Тургая можно добраться на дрезине, а там…

– Нет, князь, от Тургая поезда больше не ходят.

– А хорошо бы выбраться. Хоть на два дня… в Казань!

– Э-э-э, князь, да в Казани сейчас такая революция…

– Тьфу ты! В самом деле, сиди здесь и помалкивай.

– Верно, князь: у нас еще любо-дорого, другие позавидуют…

Мысли губернатора перекинулись совсем в другую сторону.

– А об амнистии, – спросил, – ничего не слышно?

– В Москве не вытерпели – сам губернатор, говорят, ездил и освобождал «политику» из тюрем. Амнистии и ждать не стали.

– А кто там сейчас?

– Джунковский в губернаторах.

– Надо ждать, – ответил Мышецкий. – Какой день?

– Пятница. Вы уходите, князь?

– Да. Пойду. – Долго совал ноги в галоши, стучал и топал, еще дольше заматывал шею. – А знаете, Огурцов, – сказал вдруг, – вот с Конкордией-то Ивановной жизнь была веселее…

– А коли так, – ответил Огурцов, – так чего же вы Жеребцову изгнали? Без женщины трудно управлять губернией!

– Кстати, – поморщился князь, – а что в Малинках?

– Не слыхать. А – что? Может, приманить госпожу Жеребцову?

– С чего вы так решили, Огурцов? Не надо… Я пошел!

Пошел в говорильню – к Бобрам. Не было вождя – «вождь» его, князь Сергий Трубецкой, лежал глубоко под землей на кладбище Донского монастыря, укрытый по иронии судьбы красными лентами венков…

У Бобров его встретили, как всегда, восторженно:

– Вы слышали, князь? Неужели не слышали?

– А что случилось, господа?

– Баумана убили в Москве.

Сергей Яковлевич долго думал. Потом просто спросил:

– Бауман… А кто это такой, господа?

– Ну как же! – подхватили Бобры хором, стыдя князя. – Ведь Бауман… это такой человек, его вся Россия знает…

Но по глазам Бобров было видно, что и они только сегодня узнали имя Баумана. «Зачем лгать, господа?..» Сдернул кашне.

– Вся Россия знает, – сказал резко, – но я, простите, не знаю. Однако буду благодарен, если расскажете!