На закат от Мангазеи [СИ]

Клубы белого дыма вырвались из расщелины, закрыли холмы, закрыли небо, даже стоящий рядом зверолов будто растворился без следа, и тогда проступили сквозь пелену высокие крепостные стены с треугольными зубцами. Город горел. Горели и рушились башни, горели кровли домов и плавились стоящие на широких площадях золотые статуи. Черные орды вливались в город через пробитые таранами ворота, через проломы в стенах, и таяли еле заметные ряды защитников в серебряных доспехах, и не было за их спинами никого, ибо город уже давно был пуст.

— Наличие древних развалин говорит только об одном, — донесся из огненной мглы далекий голос. — Что ничего в этом мире не меняется. Города возникают, растут и исчезают. А на их месте строят новые города. Народы приходят и уходят, чтобы на их место пришли новые народы. И так будет всегда.

Пламя взметнулось до небес, заполнило весь мир, опалило глаза, ноздри, а потом пропало, и осталась только бесконечная темнота, и Макарин долго полз по грязному снегу, уткнув нос в меховой воротник, чтобы хоть как-то избавиться от всепоглощающей серной вони. Наконец, сгинула белая пелена, и снег из грязного стал чистым и пушистым, будто только выпавшим. Тогда Макарин с трудом встал и огляделся.

Было уже темно, неподалеку чернела расщелина, и фыркал рядом олень, тыкая мордой в замерзший ком ягеля. Никого больше не было, и не было следов на снегу.

Макарин долго откашливался, выдавливая из себя желчь.

Потом забрался в нарты, нашел висящую над горизонтом яркую звезду и направил оленя туда, где медленно бродило по небу умирающее северное сияние.

ЭПИЛОГ

В Тобольск он добрался только по весне, спустя полгода березовской стужи, вечной пурги и тесных домов, занесенных снегом по крыши. Первый же караван увез его по вскрывшимся рекам на юг, к теплу и солнцу.

Потом долго пришлось сидеть у тобольского воеводы на подворье, помогать в делопроизводстве. Иногда вылезать в окрестности и расследовать запутанные дела, если просили. И ждать. Ждать, когда соберется военный отряд, способный пробиться сквозь многочисленных воров и разбежавшихся наемников, которыми кишели сейчас все ведущие на закат дороги.

Из Москвы доходили смутные слухи о постоянных столкновениях между ляхами и ополченцами. Поговаривали о голоде и людоедстве среди запертых в Кремле. Боярская дума еще рассылала предписания, но они мало кого волновали. Города уже давно списывались между собой, минуя столицу. Делились сведениями, планами и совместно решали, как жить дальше.

Однажды холмогорский купец, привезший письма от воевод Архангельского городка, рассказал, что в начале лета на мезенский берег вынесло лодку с двадцатью полумертвыми немцами. Изможденные посеревшие люди с обмороженными конечностями поведали о трех больших кораблях, затертых льдами далеко на востоке. О лютой зиме, вечном мраке, болезнях и чудовищах, унесших две сотни человеческих жизней. Даже в таком потрепанном виде, выжившие мало походили на купцов и напоминали скорее потерпевших жуткое поражение ландскнехтов, поэтому воеводы не поверили байке про торговую экспедицию. Немцев быстро погрузили на отходящее в Голландию судно и отправили домой, чтобы они одним своим видом доказывали опасность и бесполезность походов на крайний север.

Только осенью Макарин наконец перевалил через Каменный Пояс и добрался до центральных земель. Длинный караван почти два месяца плелся под охраной сотни стрельцов от Соли Камской через Устюг и Ярославль, постоянно отстреливаясь от наседающих разбоев и со страхом ожидая появления более многочисленных врагов. Говорили, что некоторые разбойные отряды насчитывали тысячи человек и даже имели конницу и пушки.

Ростов их встретил колокольным звоном и известием о том, что в Москве окончательно разгромили ляхов. Ополчение вошло в Кремль. А озверевшие от голода и людоедства бояре с семьями, слуги, приказные и поляки — из Кремля вышли. Пожарскому с большим трудом удалось удержать казаков и ополченцев от расправы. Только тогда Макарин наконец понял, что его доклад никому не нужен.

Москва расстилалась перед ним, огромная, пустая и черная. Обезлюдевший сожженный и полуразрушенный город казался призраком, и призраками были немногочисленные прохожие, что тенями жались к заборам и стенам домов. Только ближе к центру становилось оживленнее. Здесь стучали топоры, ползли дроги с материалами и кричали мастеровые. Город начинал постепенно отстраиваться и отходить от потрясения. А Макарин медленно ехал по улицам, мимо развалин, пожарищ и следов недавней бойни, и думал, что видит зарождение совсем нового города. Что старая Москва окончательно исчезла, была неоднократно сожжена, осквернена и растоптана. И что сейчас все будет по-другому.

Но прошло два месяца, и под вопли толпы, с интригами и дрязгами на престол посадили плюгавого юнца, который всего полгода назад сидел вместе с ляхами в Кремле и, возможно, тоже жрал человечину. И снова потянулись в Кремль спесивые бояре и вороватые приказные. И снова возглавил правительство князь Мстиславский.