На заработках

— Такая цѣна, Аришенька, такая цѣна. А цѣны Богъ строитъ. Да и не мало это. Мѣсяцъ проживешь у меня — четыре рубля на руки получишь.

— Дома-то у насъ ужъ очень нудно. Отецъ-то съ матерью теперь какъ бьются! У насъ пять ртовъ дома осталось.

— Что дѣлать, умница! Вездѣ теперь нудно, вездѣ теперь бьются. Это ужъ отъ Бога…

Арина, слыша ласковую рѣчь, опять обернулась къ Ардальону Сергѣеву и, улыбнувшись, застѣнчиво проговорила:

— Ты-бы, господинъ хозяинъ, далъ мнѣ три рубля впередъ, чтобы родителямъ въ деревню послать. Дай, пожалуйста, будь милостивцемъ.

— Это ничего-то не видя, да три рубля давать! Нѣтъ, милая, не тѣ нонѣ времена. Я ужъ и такъ добръ, что больничныя за васъ впередъ плачу, да паспорты прописываю.

— Дай господинъ хозяинъ. Я тебѣ въ ножки поклонюсь. Пожалѣй насъ.

— Нельзя. Хоть ты и гладкая, — а я гладкихъ до смерти обожаю, — а нельзя, умница. Погодить надо. Ты погоди. Вотъ мѣсяцъ прослужишь и старанье твое я увижу, тогда дамъ.

— Экой ты какой, господинъ хозяинъ!

— Я добрый. Я охъ какой добрый, а денегъ сразу давать нельзя, отвѣчалъ ласково Ардальонъ Сергѣевъ, ухмыляясь, подошелъ къ Аринѣ, схватилъ ее въ охапку за плечи, покачалъ изъ стороны въ сторону и прибавилъ:- Нельзя, ангелка, подождать надо.

Арина вырвалась изъ его объятій, ударила его по рукѣ и, сдѣлавъ строгое лицо, стала къ печкѣ, сказавъ:

— А зачѣмъ-же рукамъ волю-то даешь? Это ты оставь. Этого я не люблю. Я не затѣмъ въ Питеръ пришла. Да… Брось.

Ардальонъ Сергѣевъ взглянулъ на нее и скосилъ глаза.

— А тебя убыло, что-ли? «Не люблю»… А ты будь съ хозяиномъ поласковѣе, хозяинъ можетъ пригодиться. Сама денегъ впередъ проситъ, а тутъ не смѣй и шутками съ ней пошутить. Ахъ, дура, дура-дѣвка! Вотъ ужъ неразумная-то!

Онъ махнулъ рукой, снялъ съ гвоздя картузъ и вышелъ на огородъ.

VII

Въ полдень Ардальонъ Сергѣевъ скликалъ рабочихъ къ обѣду. Мужики и бабы побросали работу около парниковъ, прикрыли ихъ стеклами, оттѣнили отъ солнца рогожами на кольяхъ и пришли въ избу. На двухъ некрашенныхъ столахъ, ничѣмъ непокрытыхъ, лежали уже накромсанные Ариной толстые ломти хлѣба и по грудкѣ деревянныхъ ложекъ. Адальонъ Сергѣевъ былъ тутъ-же. Какъ хозяинъ, онъ первый перекрестился на икону, висѣвшую въ углу, и сѣлъ за столъ. Вслѣдъ за нимъ, помолившись на образъ, помѣстились за двумя столами и рабочіе. Мужики и женщины живо разобрали ложки. Арина подала на каждый столъ по деревянной чашкѣ щей. Зажевали уста, началось схлебываніе съ ложекъ. Ѣли до того усердно, что на лицахъ показался потъ. Въ особенности усердствовали женщины, пришедшія вчера изъ деревни.

— Четыре дня, сударушки вы мои, мы горячаго-то не видали, проговорила Акулина, облизывая ложку. — Съ самой деревни не видали. Да и въ деревнѣ-то послѣднее время до того дошли, что не каждый день горячее. Вѣдь крупы-то надо купить, картошки надо купить. Пожуемъ хлѣба, тѣмъ и сыты.

— Такъ проси у стряпухи, чтобы еще тебѣ въ чашку плеснула. У насъ на этотъ счетъ хорошо, у насъ и хлѣба, и хлебова вволю. Хозяинъ не запрещаетъ. Хлебай сколько хочешь, отвѣчала баба, уже раньше Акулины опредѣлившаяся на огородъ и успѣвшая нѣсколько отъѣсться на хозяйскихъ харчахъ. — Проси, прибавила она.

— Да одной-то мнѣ, милая, чтой-то какъ будто совѣстно, отвѣчала Акулина.

— Зачѣмъ одной? И я еще похлебаю, отозвался работникъ Спиридонъ. — Умница! какъ тебя кликать-то? Плесни-ка намъ еще въ чашечку щецъ, обратился онъ къ Аринѣ.

Арина вопросительно взглянула на хозяина. Тотъ кивнулъ и сказалъ:

— Плескай, плескай. У насъ на это запрету нѣтъ. Только-бы въ работѣ старались.

И опять захлебали уста изъ вновь налитой чашки.

— Картошки-то нешто у васъ своей не осталось въ деревнѣ съ осени, что давеча говорила, что покупать надо? спросила Акулдну баба, раньше ея опредѣлившаяся на огородъ.

— Какая, мать моя, картошка! Картошка у насъ какая была, такъ послѣ Покрова еще продали.

— Стало быть и капустки квашенной не осталось?

— У насъ капусту по деревнямъ вовсе и не садятъ.

— Ну?! Съ чего-жъ это такъ? У насъ, въ нашемъ новоладожскомъ уѣздѣ, всѣ садятъ.

— А у насъ не заведено. Да и откуда взять разсады? Вѣдь на разсаду нуженъ парникъ. Только лавочникъ да кабатчикъ и садятъ. Тѣ разсаду изъ города привозятъ, а намъ гдѣ-же!

За щами явилась гречневая каша. Хозяинъ сходилъ за перегородку, вынесъ оттуда четвертную постнаго масла и экономно налилъ его въ двѣ чашки съ кашей.

Снова зажевали уста — и минутъ черезъ десять чашки опорожнились. Хозяинъ громко икнулъ, всталъ изъ-за стола и началъ креститься на образъ. Его примѣру послѣдовали и рабочіе.

— За хлѣбъ за соль, хозяинъ, проговорилъ работникъ Панкратъ, отирая губы и бороду рукавомъ рубахи.

— За хлѣбъ за соль, Ардальонъ Сергѣичъ. Спасибо, — повторили остальные рабочіе.

Хозяинъ еще разъ икнулъ и, закуривъ трубку, удалился къ себѣ за перегородку, откуда послышался скрипъ досокъ его койки, показывающій, что онъ заваливается для послѣобѣденнаго сна. Закурили трубки и три работника. Изба наполнилась махорочнымъ дымомъ. Бабы начали чихать.

— Хоть-бы вы, мужики, на дворѣ курили, что-ли, а то отъ дыма не продохнешь, говорили онѣ.