На заработках

— Шутка до Рождества ждать и все миловаться! Нѣтъ, надо покончить, отвѣчала Арина.

— А хочешь покончить, такъ стало быть не любъ я тебѣ.

— Изъ-за того-то и надо покончить, что любъ.

Онъ опять подсѣлъ къ ней. Она обняла его и заплакала.

— Я, Андрей, грѣха боюсь. Все мы вмѣстѣ, вмѣстѣ — вѣдь можетъ и грѣхъ случиться, прошептала она. — А я не хочу такъ-то… Какъ я тогда тятенькѣ съ маменькой глаза покажу? Они меня со свѣта живутъ.

Андрей опѣшилъ, опустилъ руки и молчалъ, но черезъ нѣсколько времени сказалъ:

— Ну, грѣхъ случится, такъ тогда прикроемъ. Не погнушаешься солдаткой быть, такъ будь. Одно вотъ: старики мои…

— И отъ стариковъ твоихъ всякую напасть снесу…

— Ну, коли такъ — ладно.

— Сватаешься? весело взглянувъ на Андрея, спросила Арина.

— Да ужъ сватаюсь, сватаюсь — ну, тя въ болото! Экая вѣдь ты дѣвка какая ладная и ласковая. Никакихъ словъ супротивъ тебя говорить невозможно, отвѣчалъ онъ и притянулъ къ себѣ Арину, но тотчасъ встрепенулся и сталъ подниматься съ земли.

Изъ-за полѣнницъ дровъ выходила Аграфена. Она ходила въ мелочную лавочку на деревню и возвращалась съ хлѣбомъ и крупой для варева.

LXII

Арина и Аграфена хоть и отдѣлились отъ демянскихъ женщинъ, но работали невдалекѣ отъ нихъ и часто видѣлись съ ними. Артель демянскихъ женщинъ еще болѣе убавилась. Послѣ ухода Арины и Аграфены въ артели осталось семь работницъ, но вскорѣ покинула артель и новоладожская Федосья, встрѣтившись со своими новоладожскими земляками, и принялась работать вмѣстѣ съ ними. Федосья покинула демянскихъ товарокъ изъ-за выгоды. У новоладожскихъ ея земляковъ были свои двѣ пилы и три топора, а при своихъ пилахъ заработка на пятачокъ съ сажени больше. Компанія земляковъ состояла изъ двухъ мужчинъ и одной женщины — стало-быть, одна пила была у нихъ свободная. Вслѣдъ за Федосьей отдѣлились отъ демянской артели еще двѣ женщины. Ушли онѣ поссорившись. Анфиса, таская дрова изъ холодной воды, сильно простудилась и у ней сдѣлалась ломота въ ногахъ. Захворавшая Анфиса не могла уже работать такъ, какъ прежде, а между тѣмъ заработки дѣлились поровну по настоянію Феклы. Двѣ женщины изъ артели воспротивились этому, поругались съ Феклой и ушли. На скопленныя деньги онѣ купили пилу и топоръ на деревнѣ и стали пилить отдѣльно.

А Анфиса расхварывалась все больше и больше. Были дни, когда она еле могла ходить, до того ослабли ея ноги. Она мазала ихъ керосиномъ съ дегтемъ, выставляла на солнце, но ноги не поправлялись. Въ особенности боли были сильны по ночамъ. Ее то и дѣло била лихорадка. Отъ лихорадки и ломоты лечилъ ее одинъ старикъ-пильщикъ, работавшій тутъ-же на рѣкѣ. Кромѣ натиранія керосиномъ и дегтемъ, старикъ поилъ Анфису настоемъ изъ ивовой коры, которую заваривалъ въ чайникѣ какъ чай. Анфиса пила ивовый настой, но безъ пользы. Арина очень часто навѣщала ее, Анфиса вздыхала и говорила:

— Вотъ бѣда-то стряслась! Застудилась и поправиться не могу.

— Въ баньку-бы тебѣ, Анфисушка, гдѣ-нибудь въ деревнѣ попроситься. Баня очень помогаетъ, совѣтовала ей Арина.

— И то ужъ, милая, думаю. А то, вѣришь-ли, моченьки моей нѣтъ. Говорятъ, въ субботу у лавочника будутъ топить, такъ онъ за гривенникъ пускаетъ попариться.

Пришла суббота. Анфису Фекла сводила въ баню, но съ бани на другой день ей сдѣлалось еще хуже. Хоть и закутали ее на ночь во всѣ имѣвшіеся у женщинъ армяки и полушубки, но ночь ей все-таки пришлось провести на сырой землѣ. Утромъ въ воскресенье она даже почти и подняться не могла. Въ одной ногѣ у ней сдѣлалось нѣчто въ родѣ паралича. Въ общемъ упадокъ силъ былъ полный. Товарки ея не знали, что дѣлать съ ней, и забѣгали по сосѣднимъ пильщицамъ, созывая ихъ на совѣтъ. Вокругъ Анфисы, сидѣвшей на землѣ, прислонившись спиной къ мокрымъ дровамъ, стояли сосѣдніе пильщицы и пильщики и разсуждали.

— На деревнѣ ей гдѣ-нибудь квартиру нанять. Отлежится въ теплѣ, такъ, можетъ статься, ей и полегчаетъ, говорилъ косматый мужикъ.

— Ложись въ избу на деревню, поддакивалъ другой широкобородый мужикъ. — Тепло все поправитъ. А то шутка-ли, здѣсь какое сырое мѣсто!

— Деньги-то, умница, у тебя есть-ли, чтобъ въ избѣ уголъ нанять и пропитаться? спрашивала Анфису рябая баба.

Анфиса хотѣла что-то сказать, но только застонала.

— Какія деньги! отвѣчала за нее Фекла. — Больше недѣли уже не работаетъ. Раньше были у ней деньги, да шесть рублей въ деревню послала.

— Ну, заложиться… Есть-ли у тебя, болѣзная, чѣмъ заложиться? приставали къ Анфисѣ другія бабы, но Анфиса только стонала.

— Армякъ есть сермяжный, душегрѣя есть, да вѣдь что за армякъ-то дадутъ! сказала Фекла.

— Все равно, что-нибудь дадутъ. Ей-бы только до избы, да около печки… слышались совѣты. — Продай армякъ и найми ей уголъ, товарка. Время къ теплу теперь близится. На что ей армякъ? Армякъ самое лучшее заложить. Будетъ съ нея и душегрѣйки.

— И то развѣ армякъ продать да попытаться нанять ей уголъ въ деревнѣ? Кормить-то ужъ какъ нибудь прокормимъ, товарка вѣдь она наша, да землячка, изъ одного мѣста, отвѣчала Фекла и задумалась.